всех задерживал дым.

Я бросился к высокой девушке, прижал ее к груди и вонзил шприц в ее ладонь, единственный открытый участок ее тела. Игла зашипела, впрыскивая сон-чары. Она обмякла, и я забросил ее на плечо и побежал в темный переулок за нами, позволив себе дышать, когда я оказался вдали от дыма. Девушка была не тяжелой, но с длинными ногами.

— Эй, ты! — крикнул мужчина, сзади эхом звучал топот.

Я выругался и завернул за угол темного переулка. Преследователь не отставал. Я выставил ногу, и он споткнулся и рухнул на неровный тротуар.

Я побежал без оглядки, держа девушку крепко за ноги, перед глазами стоял план улиц. Издалека доносился шум ночного рынка, визг сирен полиции, они двигались в толпе. Никто не преследовал. Я вырвался на главную улицу в дальнем конце рынка и махнул такси. Машина со скрежетом остановилась, выпуская едкие газы. Я натянул маску на лицо и открыл дверь.

— До конца автобусной линии, — сказал я.

Водитель кивнул, вскинул брови, когда я уложил заложницу на заднее сидение.

— Перепила, — пробормотал я. — Я ее предупреждал.

Он выбросил окурок в окно и присоединился к потоку машин.

— Эти ю-девчонки имеют все, но им все время хочется больше.

Я смотрел в открытое окно, водитель умело ехал по улицам, гудя на пешеходов и мопеды

— Ты ее телохранитель? — спросил он, глядя на меня в зеркало заднего вида.

Я покачал головой.

— Ах, ее мальчик-игрушка, — улыбнулся он. — Что угодно, лишь бы платили, да?

Да. Мы с друзьями решили, что, чтобы получить информацию из корпорации Цзинь, лучше всего получить костюм, внедриться в ряды ю, став такими же, как они. Виктор был идеален для задания, его очарование и хороший вид позволили бы влиться. Но нам нужны были деньги. А кто лучше даст их нам, как не те, у кого есть несколько сотен лишних миллионов?

Неоновые вывески мелькали калейдоскопом цветов, окрашивая все вокруг в красный, синий, оранжевый и зеленый. Я придерживал ю-девушку за руку, чтобы она не упала, когда водитель резко затормозил. Ее стеклянный шлем отражал свет вокруг нас, я не мог разглядеть ее лицо. Я сглотнул, вдруг испугавшись. Пути назад не было. Я отвернулся и ослабил хватку, когда понял, что сжимаю ее руку.

Она не реагировала, ее грудь едва поднималась с каждым вдохом. Она не проснется до завтрашнего утра.

Такси остановилось, и я обхватил девушку руками, чтобы она не упала на пол.

— Вот, конец линии, — сказал водитель.

Я вручил ему карточку, привязанную к фальшивой личности и банковскому счету, созданному Линь И.

— Спасибо, — сказал я. — Пять возьмите как чаевые.

Он улыбнулся, в уголках глаз появились морщины, и отсалютовал мне. Ему было не больше двадцати пяти.

Я выбрался и поднял девушку, закрыл дверь ногой. Водитель дважды прогудел и уехал. Была почти полночь, мне нужно было оказаться в Янминьшане как можно скорее. Конец автобусной линии был у горы. Я поднял девушку, чтобы ее голова легла на мое плечо, ее шлем был гладким и холодным у моей щеки, и отправился домой.

Полумесяц светил тускло, его закрывали облака и газы. Вокс на запястье слабо светил, но я без проблем шел по тропам, дважды останавливался, чтобы перевести дыхание. Каждый раз я опускал заложницу, ее голова ложилась мне на бедро, я не знал, как еще устроить ее. Она казалась нечеловеческой в этом стеклянном шлеме. Пришельцем. Неоновые розовые линии сияли в темноте, ее открытые нежные ладони висели по бокам.

Как мы могли уйти так далеко от того, что значило быть человеком? Я мог снять ее шлем, но это было бы жестоко. Я ухмыльнулся из-за иронии.

Я встал, забросил девушку на плечо. Она уже не казалась легкой, я словно тащил слона, и мои руки немели. Наконец, я заметил выступ острых камней, где нужно было повернуть. Тьма поглотила меня, я шел между густыми кустами и огромными деревьями. Три года назад оползни после страшного тайфуна дополнило сильное землетрясение, и снесло дома, дороги и чайные домики. Половина Янминьшаня сгорела. Выжившие сбежали, а из-за экономического кризиса и слухов, что гора проклята, никто не пытался здесь все отстроить.

Теперь место, что было красивым, было заброшенным, диким, и остались тут только мертвецы. И я. Если кто и жил в Янминьшане, я их не встречал.

Я считал шаги, ноги дрожали от усилий. Около четырехсотого шага я заметил первый фонарь, сияющий, как цветочный дух. Я установил их на последних пятидесяти шагах к дому. Каждый фонарь работал о солнца. Пот заливал глаза, но я был слишком близко, чтобы останавливаться. Тяжелая деревянная дверь лаборатории открылась по моему приказу, я прошел внутрь, уложил девушку на койку в маленьком кабинете, что служил мне спальней.

Я опустился на пол и обхватил руками колени, сидел так, переводя дыхание.

Оставив ее, я разделся и помылся в самодельном душе, желая, чтобы там была холодная вода, а не теплые брызги. Мышцы дрожали, пока я тер себя мылом, сох и одевал шорты. Входная дверь отзывалась на мой голос, но я не рисковал, нашел в зеленом столе ключ. Я запер нас, а потом повесил ключ на шнурок, а потом и себе на шею.

Я не посмотрел на ю-девушку еще раз, а рухнул на потрепанный диван в главной комнате и тут же провалился в утомленный сон.

•  •  •

Что-то заставило меня проснуться, и дело было не в свете дня. Мои глаза открылись, и я увидел, что ю-девушка смотрит на меня, ее шлем был в дюйме от моего носа. Я впервые разглядел ее лицо. Над ней не сильно поработали, насколько я видел: у нее были миндалевидные глаза, скругленный нос и полные губы. Ее глаза были светло-карими, как разбавленный кофе с фальшивыми сливками, какой я покупал. На ее ладони остался синяк там, где я вонзил иглу. Она отпрянула, увидев, что я проснулся. Я посмотрел вниз, вспомнил про ключ и пожалел, что не оделся лучше прошлой ночью.

— Это была просто предосторожность, — сказал я, голос хрипел. Я кашлянул и сел. — Ты бы не смогла уйти, даже если бы вышла.

Она стояла надо мной, в свете дня казалась еще тоньше, сплошные длинные линии и острые углы.

— Черный ход заблокирован, — сказала она на идеальном мандаринском китайском.

Ее голос удивил меня. Густой, как черный шоколад, более женственный, чем она выглядела.

— Оползень, — сказал я.

Она кивнула и вытащила руку из-за спины, показывая тупые ножницы, что я хранил в столе.

— Я могла убить тебя во сне.

— Тебе пришлось бы постараться, — я встал, потянулся к чистой рубашке, висящей на спинке деревянного стула. Она была черной, как почти вся моя одежда.

— Эти ножницы из другого века, — я надел рубашку, потом синие джинсы и провел рукой по окрашенным в светлый волосам, ощутив вдруг самоуверенность. Я снял ночью маску, решив,