палатку. Он присел рядом с Рубцовым и продолжал: — Доведешь нас до места — спасибо скажем. А нет — сами как-нибудь дорогу отыщем. Не кутята слепые. Понимаешь ты, что не можем мы с пустыми руками назад идти. Медь эта пятилетке нужна! Найдем мы и медную руду и, может, еще что-нибудь. Правильно, товарищи?

— Верно, Андрей Михайлович! Найдем! Непременно найдем! — воскликнул Вася, счастливо улыбаясь и глядя на Корнева широко раскрытыми глазами.

— Хорошо сказал, начальник, — одобрительно прогудел Бедокур.

— Что так, то так, — поддержал пожилой рабочий, которого все звали Васильичем.

Зверев, не ожидавший такого дружного отпора, раздраженно покусал кончик седой бороды. Потом, расшуровав огонь, неохотно проговорил:

— Поглядим, как оно будет. Мне-то все одно. Помирать пора.

— Рано ты эту песню затянул. Еще до ста лет доживешь. Кость у тебя крепкая, — попытался ободрить старика Корнев.

— Был конь, да изъездили. А смекалка еще осталась. Знаю, что делать-то, — и старик, еще сильнее сгорбившись, отвернулся от собеседников.

Наутро погода прояснилась. Теперь было не до праздных разговоров. Отряд снова пустился в дорогу. Еще в пору дождя, видя, что маршрут затягивается, Корнев урезал дневной паек.

Но, несмотря на то, что отряд, пересекая топкие болота, вброд переправляясь через быстрые горные потоки, ежедневно совершал тридцативерстные переходы, и к утру седьмого дня озера Амнеш не было видно.

Корнев, конечно, знал, что при выработке маршрута легко ошибиться на день-два, но то, что дорога оказалась в два раза длинней, чем предполагали, начинало тревожить его, и он поделился своими опасениями с проводником. Тот хмуро посмотрел на Корнева и нехотя протянул:

— Кто его знает? В лесу, чай, версты не меряны. Да, вишь, и болота после дождя раздулись, колесить приходится. А ежели прямо идти, вовек не дойдешь. Место такое…

Но старик все же обещал, что сегодня отряд непременно будет ночевать на берегу озера. А там — рукой подать до Медной горы. Оставалось только одно: идти, идти и идти. И люди шли. Они поскальзывались, проваливались в ямы, ругаясь, вставали на ноги и опять продирались сквозь колючий кустарник, сквозь цепкий густой бурелом.

Туго затянутые ремни и пустые желудки властно напоминали о том, что сегодня на долю каждого досталась только пригоршня сухарей и миска жидкого супа. Может быть, еще поэтому большие, глубоко запавшие глаза идущих жадно всматривались вперед: не мелькнет ли серебристая рябь озера, не расступится ли стена молчаливого леса. Но не мелькала озерная рябь, не расступалась лесная стена.

Проводник шел легко и быстро, словно пробирался не по глухой, заваленной сучьями, стволами свалившихся деревьев тайге, а плавно скользил по льду. Он с каждым часом увеличивал и без того быстрый шаг. Какое-то скрытое беспокойство появилось в каждом жесте старика, в каждом шаге, в каждом взмахе сучковатого посоха. Он стал сумрачен и неразговорчив.

И усталые люди вслед за стариком взбирались на крутые склоны скалистого кряжа, громыхая рюкзаками, сбегали вниз и снова лезли на вершины. Солнце то появлялось впереди их, то било им в спины, то плясало сбоку, в ветвях деревьев. Люди были настолько измучены, что ни у кого из них не возникал вопрос, правильно ли они идут.

Только Корнев со все растущим беспокойством следил за причудливыми поворотами пути. На редких перекурах он доставал из полевой сумки лист ватмана и наносил на него ломаные зигзаги маршрута.

И если в прежние дни пунктирная линия, обозначавшая пройденный путь, ложилась прямо на северо-запад, то теперь она, как след испуганного: зайца, металась из стороны в сторону, образуя острые углы. Часто для того, чтобы продвинуться на два километра вперед, приходилось затрачивать полтора-два часа.

Корнев недоверчиво спрашивал проводника:

— Ты ненароком не сбился с дороги?

— Коли хочешь — веди сам, а я других дорог не знаю, — сердито отвечал Зверев.

— Петляем мы здорово, я вот о чем.

— Попробуй тут не петлять! Прямо пойдешь — в болото упрешься. Направо свернешь — в горах шею сломишь.

На этом разговор обрывался.

Бесплодные Мезенские тундры, колымская тысячеверстная тайга и голубые вершины Сихотэ-Алиня — все исхоженное и виденное Корневым сообщило ему ту мудрость, которую не почерпнешь в лекциях профессоров, не прочтешь в монументальных трудах академиков. Эту мудрость зарубцевали на его спине лямки многопудовых заплечных мешков, каленым железом выжгли в его памяти страшные ночи одиноких голодных блужданий. Весь опыт, вынесенный из двадцатилетней работы геолога, подсказывал: чтобы руководить людьми, нельзя слепо подчиняться кому бы то ни было. Этот закон победы и успеха вошел в плоть и в кровь Корнева, воспитал в нем безошибочное чувство ориентировки и заострил его взгляд на таких мелочах, которых не замечали другие.

Несмотря на бешеный темп перехода, Корнев замечал след сохатого, крупным шагом пересекшего поляну, по еле различимому гоготанию гусей догадывался, что слева остается большое кочковатое болото. Видя узкие оленьи тропинки, вдруг сплетающиеся воедино, он заключал про себя, что в стороне, куда бежит широкая тропа, находятся ровные пологие холмы, покрытые мягким ягелем.

Иногда, на минуту задерживаясь у обнажения, он отколачивал от ближней скалы кусок породы и заносил в полевой дневник краткие, скупые пометки. Корневу казалось странным, что давно осталась позади узкая полоса известняков, с которой, как он думал, связано разыскиваемое экспедицией месторождение медной руды. Теперь постоянно попадались выходы массивной мелкозернистой породы с продолговатыми кристаллами голубого полевого шпата.

Корнев протягивал проводнику отколоченный кусок породы:

— А на Медной горе такой же камень? Или другой?

Зверев внимательно рассматривал образец, зачем-то проводил ладонью по его шершавой поверхности и возвращал обратно:

— Сам придешь — увидишь. Я почем знаю? Я человек темный.

«Если Медная гора сложена таким же массивным габбро, то едва ли можно надеяться отыскать на ней крупные медные залежи», — думал Корнев.

Но полоса известняков могла изогнуться, как тугая пружина, под прямым углом изменить свое простирание и опрокинуть все представления геолога.

Завтра, если старик не ошибается, все станет ясным. А пока что Корнев пытливо следил за каждым движением Зверева.

НА БЕРЕГУ ОЗЕРА АМНЕШ

Зверев поднялся на вершину крутого травянистого склона и