маневренность.

На танкере вовсю шла рукопашная. Офицер, руководивший нападающими, кинулся на Минина. Руки у того были заняты, он держал в них подрывные патроны, но матрос не растерялся. Мгновенно присев, он кубарем покатился под ноги офицера — сбил его. На упавшего тотчас прыгнул Селянин, схватил его за пояс и выбросил за борт.

Такое начало сразу деморализовало немцев. Их было больше, и они были на своем корабле, но уверенность вдруг покинула их. Против них воевали явно не по правилам, и они сопротивлялись все слабее и слабее. Избиваемые и расстреливаемые в упор, они уже не представляли никакой силы. Вскоре схватка закончилась, и абордажная группа стала минировать танкер.

«Скорее, боцман, скорее!» — мысленно торопил Юрченко. Невдалеке слышались взрывы и пулеметная трескотня, катера дивизиона, наверное, уже громили конвой, и командир «двести тридцать девятого» боялся поспеть к шапочному разбору.

Наконец из люка показался Селянин, за ним повыскакивали остальные.

— Порядок, товарищ лейтенант! — сказал Селянин, спрыгивая на катер.

Не медля ни секунды, Суслов дал полные обороты моторам, «двести тридцать девятый» взял курс на квадрат, где разрасталась стрельба. Через минуту позади грохнул взрыв. Танкер, разломившись пополам, стремительно ушел под воду. Теперь можно было связаться с комдивом.

— «Третий», «третий», я — «девятый», — заговорил Юрченко в микрофон переносного передатчика. — Где вы?

— «Девятый», слышу вас. Следуйте на зюйд-вест.

Юрченко круто развернул катер…

— Жми на всю железку, — велел он Суслову, думая только об одном — успеть. Есть еще торпеда, и ее надо израсходовать с толком. Танкер — хорошо, а транспорт — еще лучше. Лишь бы поскорее добраться до конвоя.

Но поскорей не удалось.

— Судно прямо по курсу!

Юрченко схватился за бинокль. Неужели транспорт?! Но радость померкла: перед ними был всего лишь дрифтербот, судно средних размеров, на которое тратить торпеду — все равно что стрелять из пушки по воробьям.

Юрченко готов был выругаться от досады, но тут он рассмотрел такое, от чего настроение моментально подпрыгнуло, как ртуть в градуснике: палуба дрифтербота была буквально забита солдатами.

«Пополнение. Понапихали как селедок в бочку. Сейчас мы вам устроим Варфоломеевскую ночь!» — со злостью подумал Юрченко.

Но, решив уничтожить дрифтербот, он не помышлял о торпеде. Кесарю — кесарево, рассудил командир «двести тридцать девятого», торпеда — для транспорта. А для этих хватит пушки и пулеметов.

— Огонь!

Трассирующие пули и снаряды впились в обшивку дрифтербота. Видимо, он был основательно пропитан соляром, потому что на палубе сразу же вспыхнули пожары. Горели рубка, кормовая надстройка. Спасаясь от огня, солдаты стали прыгать в воду. Но Баренцево море — не Черное, и, хотя на дворе июль, в здешней водичке долго не побарахтаешься…

И опять на полную мощность ревут моторы, кипит бурун за кормой, волны плещут на палубу. Вперед, вперед!

Нужный квадрат рядом. Оттуда доносится непрерывная канонада и тянутся длинные полосы дымовых завес. Они черны и плотны, как дым пожарищ. «Двести тридцать девятый» с ходу ныряет в этот искусственный туман, прорывает его и оказывается на чистой воде. И носом к носу сталкивается с двумя сторожевыми кораблями немцев, один из которых тотчас меняет курс с намерением перехватить катер. Противники открывают огонь одновременно, но на этот раз счастье на стороне немцев; они накрывают «двести тридцать девятый» первым же залпом. Один снаряд разрывается на палубе, два пробивают борт. Пулеметы Воробьева и Гребенца заливаются, как живые, жуют ленты, но «Эрликон» Казакова почему-то молчит. Юрченко оборачивается: у пушки горит магазин. Казаков сорвав с себя куртку, гасит огонь.

— Селянин, помоги! — кричит сквозь грохот выстрелов Юрченко.

Но Казаков справляется сам. Выкинув горящий магазин за борт, он вставляет другой. Пушка оживает, и вскоре на корме сторожевика вспыхивает пламя. Потеряв ход, сторожевик отваливает в сторону.

Из машинного отделения докладывают: взрывом пробита магистраль, убит юнга Макаров.

Юнга… Только вчера ему исполнилось семнадцать. Мечтал после войны поступить в кораблестроительный…

У Юрченко перехватывает горло. Он рвет пуговицы на воротнике куртки, пересиливая себя, спрашивает:

— Что с моторами?

— Повреждение устранено.

Вовремя, потому что второй сторожевик, развернувшись, готовится атаковать катер. Но тут порыв ветра разрывает дымовую завесу, и неожиданно для себя Юрченко видит чуть в стороне катер Домысловского. В шлемофоне раздается голос Виктора:

— Виталий, у тебя по корме транспорт! Атакуй! Сторожевик беру на себя!

Транспорт! Наконец-то! Юрченко приникает к биноклю. Здоровенный транспорт, дымя изо всех труб, старается уйти от преследования. Несколько сторожевиков, как собаки, охраняют его.

«Нужно атаковать с носа, — решает Юрченко, — там кораблей охранения нет».

Свистит в ушах ветер, брызги секут лицо… Сосредоточенный, одна рука на штурвале, другая — на рычаге торпедного залпа, Юрченко неотрывно вглядывается в стремительно приближающийся транспорт. Уже намечена точка, куда ударит торпеда. Еще немного, еще чуть-чуть…

И тут с транспорта выпускают ракету. Шипя, она падает в воду, и в тот же момент из-за транспорта, скрытые до сего времени его высоким бортом, на полном ходу выскакивают сторожевые корабли.

Все. Теперь без боя к транспорту не прорваться.

Юрченко с досадой бьет кулаком по поручню. Целый день он берег оставшуюся торпеду для крупной добычи — и вот на тебе! Конечно, сторожевик тоже не фунт изюма, но транспорт — кусок полакомей. А этот на три тысячи тонн потянет… Ладно, нечего плакаться, давай лучше врежем вон тому настырному, который всех ближе и который думает, будто остановит их своими пушками.

— Механик, полные обороты!

Раскидывая в стороны белые «усы», катер понесся на головной сторожевик. На нем поняли, что «двести тридцать девятый» выходит в торпедную атаку, и ударили по катеру из всех пушек и пулеметов. Не отстали и другие, и вода вокруг «двести тридцать девятого» закипела от разрывов. Но уже ничто не могло остановить Юрченко. Подавшись вперед, он ждал, когда катер достигнет расчетной точки. Он видел, как бегают матросы по палубе сторожевика, как суетится прислуга у орудий.

«Давай, давай, — мысленно подгонял ее Юрченко, — все равно сейчас на дно рыб кормить…»

Тяжело ударило по корме, кто-то застонал, но Юрченко даже не обернулся. И разрыв, и стоны прошли мимо сознания, которое было захвачено одним — атакой. Ударило еще раз.