не шутит. — Да ведь хата ребрами светит. Председатель наказал…

Тут, к его изумлению, женщина и вовсе рассердилась:

— Пускай свою хату покрывает. А мне не надо. Сама заработаю, сама мастеров найму.

— А мы вам уже не мастера? — обиделся Гуржий. — Отворяйте, Ярина, ворота, некогда мне с вами канителиться. — И протянул руку к крючку.

Но Ярина еще суровее проговорила:

— Сказала — не надо. И все. Погоняй.

Гуржий в сердцах щелкнул кнутом и дернул вожжи.

Ярина еще постояла у ворот, пока воз не скрылся из глаз. Потом пошла на ферму.

Часа через два на ферму прибежал Грицько — рассыльный из колхозной конторы. Запыхавшийся, в расстегнутом кожушке, в шапке-ушанке, из-под которой свисал белесый чубок, он ломким мальчишечьим голосом крикнул:

— Тетка Ярина, председатель Павло Данилович сказали, что просят вас зайти в контору.

— Ладно, — буркнула Ярина и отвернулась.

— Что ладно? — спросил мальчик. — Придете?

— Твое дело сделано. Передал и иди.

Мальчик пожал плечами и зашагал обратно. А Ярина решила: «Нечего мне там делать». И не пошла.

Возилась со своими свиньями, когда услышала, как кто-то рядом сказал:

— Кажись, председатель идет.

Потихоньку вышла в другую дверь и спряталась за скирдой соломы. Звали ее — не дозвались.

Зябко стало. Ярина выглянула из-за скирды и с облегчением вздохнула, убедившись, что Мазур уже и зернохранилище миновал.

— Куда вы девались, Ярина? — спросили ее женщины. — Был Павло Данилович. Звали вас, искали…

— А на что я ему? — хмуро ответила Ярина. — Есть заведующий фермой, с ним пускай и говорит. Вон как раз Веренчук идет навстречу.

Она напряженно, так, что слеза набежала, вглядывалась в Мазура и Веренчука, остановившихся посреди улицы. О чем они договариваются? Как смотрят друг другу в глаза?

Дрогнули сухие сморщенные губы. Что-то тихонько пробормотала про себя Ярина и пошла.

Немного погодя перехватил ее Веренчук и, шевеля, словно кот, прокуренными усами, злым, свистящим шепотом проговорил:

— Что это с вами приключилось, что вы Гуржия во двор не впустили? Себе только вредите… — И еще тише добавил: — Забудьте все, что слышали и видели. Все равно никто не поверит. Это вам не Веренчук. Мазур и с областным начальством за ручку здоровается… Да идите, скажите Гуржию, пусть делает, что велено.

Ярина, ни слова не говоря, обошла его, словно дерево, вдруг выросшее посреди дороги.

Веренчук поглядел ей вслед, и в его бесцветных глазах, поблескивающих двумя мутными лужицами, мелькнули злорадные огоньки.

Уже не станет Ярина принимать на веру хорошие слова Мазура. Не будет смотреть на него с молчаливой приязнью и уважением. В тяжелом, каменном молчании замкнется Ярина. Пускай теперь Мазур почувствует на себе ее недоверчивый, что-то таящий взгляд, как чувствует Веренчук уже не один год.

6

Ярина не пошла к Гуржию.

Он сам к ней приходил, но напрасно. В десять дворов уже завезли камыш, чтоб весной перекрыть хаты. Обминули только двор Ярины Чередник.

Как-то встретил ее Мазур у фермы и спросил:

— Что случилось, Ярина Григорьевна? Может, камыш плохой?

— Камыш хороший, — избегая его взгляда, ответила она. — Только не надо мне.

— Как так не надо? — удивился и даже начал уже сердиться Мазур. — Ведь мы же с вами говорили.

— А теперь я иначе надумала. Моя хата — моя и забота.

Мазур смотрел на ее неподвижное лицо, на прикрытые тяжелыми веками глаза и не знал, что и сказать.

Подошли односельчане, заговорили о чем-то — у каждого есть дело к председателю, — и Ярина воспользовалась этим, пошла своей дорогой. Уже вдогонку Мазур крикнул ей:

— Заходите, Ярина Григорьевна, поговорим.

Она как-то неопределенно кивнула головой. То ли зайдет, то ли нет.

И Веренчук в тот день напомнил ей про камыш. И ему Ярина ответила то же:

— Моя хата — моя и забота.

На миг в водянистых глазах Веренчука мелькнул заячий страх. Но он тут же себя успокоил: «Кто ей поверит? Ни свидетелей, ни доказательств… Это не шутки — чернить председателя, присланного из области. За это и к суду притянуть можно».

Вскоре произошел случай, который рассеял всякие опасения Веренчука. Теперь бабе Ярине уже придется крепко замкнуть свои уста.

Был поздний вечер, когда Ярина вернулась домой. Только перешагнула порог, как сердце заныло от неясной тревоги. Увидела склоненную над маленькой деревянной кроваткой фигуру Степаниды и обмерла:

— Что такое?

Внезапно захворала Галинка. Тело девочки пылало огнем. Степанида охала, глотала слезы и вытирала расплесканное по одеялу молоко.

— Что с тобой, моя хорошая? — спросила Ярина. — Где больно?

Галинка с трудом подняла веки, обратила бессмысленный, невидящий взгляд на мать и бабушку. Слабой рукой коснулась головы и чуть слышно вымолвила:

— Тут…

Обе женщины всю ночь не отходили от постели ребенка, поили Галинку теплым молоком и молчали. Девочка стонала, и каждый раз выпитое молоко фонтаном вырывалось из ее горла.

Утром Степанида побежала в больницу позвать Ганну Александровну.

Жена Мазура Ганна Александровна за два года побывала чуть не в каждой семье. Но в Ярининой хате ей бывать еще не доводилось. Она прислушалась к хриплому дыханию Галинки и сердито спросила:

— Почему вчера меня не вызвали?

Степанида смешалась:

— Да уж к вечеру дело было…

Докторша покачала головой:

— А хотя бы и среди ночи.

Трое суток Галинка пугала всех своим надрывным кашлем, рвотой и высокой температурой. Трое суток не спали Ярина и Степанида. Ярининого зятя Владимира не было дома. Поехал в мастерскую МТС ремонтировать двигатель. Все волнения и хлопоты упали, как это обычно бывает, на плечи женщин.

За эти дни Ганна Александровна стала в хате Ярины Передник близким человеком. Заходила утром по пути в больницу, заходила вечером. В ее присутствии становилось спокойнее, не так пугал надрывный, выворачивающий душу кашель, мучивший девочку.

На четвертый день Галинке стало легче. А на пятый она уже улыбалась, поправляясь с такой же быстротой, как и заболела.

Неделю спустя Ярина дежурила на ферме. Ночь дышала тишиной, покоем и теплом.

Ярина только что кончила хлопотать возле Чернухи, которая как раз этой ночью надумала подарить колхозу десяток меченных черными пятнышками поросят.

Еще раз прошла она цементированной дорожкой вдоль клетей. Все ее подопечное стадо дремало, тихонько хрюкало, сопело.

Она не слышала, как звякнула щеколда на двери. Увидела Веренчука, только когда уже стоял перед ней.

— Как Чернуха? — спросил он.