Кудзин отлично знал эти места, потому и взял на себя обязанности лоцмана. Наш путь лежал через озеро Тростниковое к устью реки Илистой. Озеро Тростниковое, скорее залив, чем озеро, соединяется с Ханкой двумя протоками. Оно километров шести-семи в длину и до полутора километров в ширину. По рассказам местных жителей, оно получило свое название из-за лебедей, которые останавливаются на нем во время пролета. И действительно, не успели мы въехать в озеро, как увидели четырех белоснежных птиц, плававших на его середине. Мы пересекли Тростниковое и по узкой проточке вошли в озеро Лопухово. Вот уже не знаю, почему оно получило такое несправедливое название. Ведь это было озеро лотосов! Лотосы давно отцвели, но даже в пожелтевших круглых листьях чувствовалось величие цветка. Кроме лотосов на озере росли лилии, кувшинки, курослеп, водяной орех. Видимо, эти места правились маньчжурским кряквам, от грохота наших моторов они начали подниматься на крыло из ближайших тростников. Вскоре показалась роща, а возле нее просторный, с большой застекленной верандой дом егеря. От озера к дому вела прорезанная в плавунах дорожка. И дом, и все пристройки стояли на сваях. Берег хоть и казался твердым, но под ногами проступала вода.
На небольшой деревянной пристани нас встретил егерь. Это был кряжистый, но какой-то рыхлый старик. Узнав Кудзина, он засуетился. Мы вышли на пристань, и нам бросились в глаза связки уток, развешанные на степе дома. На жердях сушилось несколько пар резиновых сапог. Все выглядело так, будто здесь находится бивак. - Что это? — спросил Кудзин, указывая на уток. Глаза его прищурились и недобро посмотрели сквозь толстые стекла очков. Стрельченко, так звали егеря, еще больше засуетился и начал что-то невнятно бормотать про родственников и местное начальство. Кудзин слушал оправдания молча, потом повернулся к нам.
—Собственно, за этим я сюда и приехал, — сказал он. — Мне давно говорили, что он устроил здесь кормушку, — кивнул он в сторону Стрельченко.
—Ну, ладно. Спасибо, и ни пуха ни пера, — начал он прощаться с нами. — А я сейчас займусь этими родственниками. Каким будет это занятие, я знал. Костя был непримиримым к браконьерам. Представляя, что здесь произойдет, я спросил его, как же он будет выбираться отсюда.
—К вечеру приедет Вахов, — ответил он. При упоминании этой фамилии лицо у Стрельченко вытянулось еще больше. Вахов был районным охотинспектором, грозой ханкайских браконьеров. На прощанье Кудзин дал нам бланки протоколов на нарушения правил охоты.
—Если вы мне скажете, что за месяц не встретили ни одного браконьера — я вам все равно не поверю.
Вновь прошли мы озеро лотосов и, придерживаясь кромки растущих в воде кустов, вышли к устью реки. В устье она имеет ширину метров до восьмидесяти и медленно несет свои воды между низкими берегами, покрытыми высокой травой. У пограничного столба заказника мы свернули в первый попавшийся рукав и двинулись к южному берегу Тростникового. Эта часть залива носит название Цаплинника за великое множество цапель, гнездящихся здесь. Сейчас большая часть их уже откочевала к югу.
Продвигаясь на запад, мы стали исследовать берега Цаплинника. Были они заболоченными, со множеством озер, соединенных с заливом протоками, Лабиринт их не уступал Богодуловским, и место для охоты выглядело ничуть не хуже. Постепенно берег начал заворачивать к северу. Скоро, заглушив моторы, мы остановились.
Вот где-то здесь, в это же время года, больше шестидесяти лет назад, вышли Арсеньев и Дерсу Узала к озеру Ханка. Может быть, совсем рядом от места, где мы стоим, провели они ночь, спасаясь от снежного бурана. С тех пор много буранов пронеслось над озером, но все так же шумят ханкайские камыши.
Через один из проходов мы вошли в Цаплинник и начали удаляться от Тростникового. Порой казалось, что протока кончается, но стоило раздвинуть кусты камыша, как впереди снова открывалась чистая вода. Стайки чирков и прочей мелкой птицы плавали по ней и при нашем появлении не торопились взлетать. Спутники мои, горя нетерпением, остановились на одном из плесов и начали устраивать свой лагерь. Я двинулся дальше. Вскоре протока кончилась. Плес, на который я выехал, был окружен плотной стеной тростника и травы. Поднявшись во весь рост, я заметил с одной стороны небольшую перемычку, на котором лежали несколько мелководных озер. Место, на мой взгляд, было очень удобным для дневки птицы.
Добравшись до первого озера, я загнал лодку на плавун, замаскировал ее и принялся собирать свой сборный разъездной челнок. На твердой земле дело это несложное, но здесь, в зыбкой трясине, по колено в воде, пришлось провозиться долго. Под вечер в дальнем конце озера расставил чучела и сделал скрадок. Устроившись поудобней, я приготовился провести вечернюю зорю, как вдруг неожиданно быстро небо заволокло тучами и хлынул такой дождь, что об охоте нечего было и думать. Пока я добирался от чучел к моторке, на мне не осталось сухой нитки. Дождь барабанил по брезенту всю ночь, и только под утро небо очистилось и показались уже бледнеющие звезды. Я отправился к чучелам. Было еще темно, но все быстрее светлел восток. Неподвижно застыли камыши, вода и темные силуэты чучел.
Просвистели над головой еще невидимые в темноте утки. Дрогнуло сердце, и руки крепко сжали ружье. Невдалеке что-то булькнуло и по воде побежали разбегающиеся дорожки. Ах, будь ты неладна! Чуть не выстрелил по ондатре. Не успело сердце успокоиться, как прямо перед глазами вырастает огромная тень. Дергаюсь, как на пружинах, и только в последнее мгновение сдерживаю себя — сова остается жить. Все чаше над головой раздается свист утиных крыльев. Верчусь, как заводная игрушка, стараясь сдержать волнение. Сколько лет охочусь и каждый раз не могу унять трепет сердца на зорьке! Но что это? С чего это вдруг поплыло чучело? Да это же утка! Откуда и когда она появилась! Выстрел разрывает тишину рассвета, и почти сразу же за ним грянули дуплеты моих друзей. Охота началась.
Спустя полчаса я убедился, что место выбрал неудачно. Не все утки подсаживались к чучелам, большинство из них проносилось мимо узкого озерка, к тому же сбитая в полете птица по инерции перелетала чистую воду и падала в зарослях плавуна. Да и в другом я допустил ошибку. Стояла середина октября, птицы, готовясь к отлету, собирались в стаи и больше тянулись к открытой воде. Над плесом, с которого я приехал на это озерко, то и дело проносились их