Схватка (Анатолий Яковлевич Степанов) Страница 1 - Литвек

Анатолий Степанов СХВАТКА Повесть

Художники Никита Кривов, Валерий Пастух

Тургайская степь. 29 августа 1923 года

Была степь. Каждый раз узнаваемо однообразная. И каждый раз неповторимая степь. Темнело небо, оставляя яркую полосу на западе. От сильного ветра припадали к земле травы, невесело шурша.

А когда стих ветер, из речных зарослей выполз туман. И вместе с туманом появились пять всадников.

Еле различимый во тьме выступил полукруг юрт, У средней, самой богатой, пятеро бесшумно спешились.

Высокий, широкоплечий джигит, кинув поводья ближнему, шагнул ко входу в юрту. Трое двинулись за ним. Высокий приказал:

— Один.

И откинул кошму. В юрте ели вареную баранину. Хозяин и несколько гостей продолжали есть баранину до тех пор, пока не увидели в черном проеме человека с карабином.

— Мне нужен инструктор исполкома. Пусть выйдет на минутку, — негромко проговорил высокий.

— Кудре! — узнал высокого один из гостей.

— Сейсембаев! Я жду, — уже с угрозой сказал Кудре.

— Я — твой гость, Акан, — не отрывая глаз от карабина, еле слышно произнес непослушными губами человек, который сидел рядом со старцем. Старец молчал.

— Я твой гость, Акан! — закричал Сейсембаев и, обхватив голову руками, упал на пол. Акан встал и пошел навстречу Кудре.

— Он мой гость, Кудре.

Кудре стволом карабина отодвинул старика, чтобы видеть Сейсембаева. Прикрыв голову и подтянув колени к животу, тот вздрагивал всем телом — плакал. Кудре весело глянул в глаза Акана и кивнул на Сейсембаева.

— Разве он гость? Он хозяин, потому что он — власть, Советская власть.

— Он мой гость. Пожалей меня, Кудре.

— Мне ли жалеть своего господина? Ведь я служил тебе, Акан!

— Теперь мне никто не служит. Пожалей мои седины, Кудре.

— Я хочу кумыса.

Один из гостей поспешно налил из сабы в чашку кумыса и протянул ее Кудре. Но тот чашку не взял. Поймав взглядом взгляд Акана, он приказал, уже не улыбаясь:

— Ты.

Акан взял чашку из рук гостя и, склонившись в низком поклоне, поднес ее Кудре. Роняя белые капли на широкую грудь, Кудре пил жадными глотками. Выпив, он возвратил чашку Акану:

— Я жалею тебя, старик.

И вдруг, резко подняв карабин, выстрелил. Чашка, стоявшая перед Сейсембаевым, разлетелась вдребезги. Сейсембаев замер на мгновение, а потом, не почувствовав смерти, громко зарыдал. Кудре хищно ощерился:

— Я люблю, когда плачет власть. Плачет — слабый!

И ушел во тьму.

Сопровождаемый четырьмя безмолвными всадниками, Кудре ехал в ночи и хохотал.

Уездный центр. 2 сентября 1923 года

Круминь стоял у окна и наблюдал, как хорошим армейским шагом пересекал улицу Хамит. Хамит был, как всегда, в начищенных сапогах, в щегольски замятой фуражке, в гимнастерке, стянутой новой портупеей с кобурой.

Круминь аккуратно снял пенсне с толстыми стеклами, жестко растер веки, водрузил пенсне на место, с близоруким удивлением глянул на вошедшего Хамита и спросил:

— Сколько тебе лет, Хамит?

— Двадцать два, начальник.

— А в «вагонах смерти» атамана Аненкова был совсем мальчиком.

— Я старался быть мужчиной.

— Ты им стал. Жаль только, что времени на твою юность не хватило.

— Мы спешили, Ян Текисович. У нас слишком много дел. Мне некогда праздновать юность.

— Когда ты плакал в последний раз?

Хамит пристально смотрел в глаза Круминю, вспоминая.

— В пятнадцать лет. Меня сбросил необъезженный конь, и я заплакал.

— Ты плакал от боли?

— Я плакал от досады на себя.

Круминь встал и вновь подошел к окну. Улица была пустынна. Не оборачиваясь, сказал:

— Инструктор исполкома Сейсембаев плакал, вымаливая жизнь у бандита Кудре.

Теперь и Хамит встал.

— Ты расстреляешь Сейсембаева?

— Ты жесток.

— Сейсембаев в степи — Советская власть. А Советская власть не может быть трусливой.

— Как все просто для тебя, Хамит! — Круминь вернулся к столу, выдвинул ящик, достал кипу бумаг: — Сводки со всех концов уезда. Бандиты, бандиты, бандиты. Ты можешь объяснить мне, почему бандиты появились именно сейчас, когда разверстку заменили натуральным налогом, когда все могут спокойно жить и трудиться, когда стало легче всем?

— У Советской власти много врагов. А враги не исчезают просто так.

— Но они и не появляются просто так. Хамит. Кто их прячет? Вооружает? Кормит, наконец? — продолжал задавать вопросы Круминь, изучающе глядя на Хамита. И вдруг резко сказал: — Ты можешь это узнать. Ты — казах, ты — сбой в степи.

— Во всех аулах, в каждой юрте уже говорят: Советская власть — слабая власть, она валялась в ногах у Кудре. Я найду Кудре.

— Этого мало. Мне нужны его связи. Основная твоя задача — разведка. В твое распоряжение поступают трое.

— Мне все ясно. Но что сделают с Сейсембаевым, начальник?

— Я думаю, его пошлют учиться. Куда-нибудь подальше.

— Чему можно научить труса? Бояться еще больше?

3 сентября 1923 года

Они стояли перед ним. Мужчины и женщины. Молодые и старые. Они стояли и глядели в землю.

— Еще раз спрашиваю: у вас в ауле появлялся бандит Кудре?

Они молчали.

— Я знаю, он здесь был. Но я хочу, чтобы мне сказали, когда и с кем он был. Я жду ответа, люди.

Хамит замолчал, сжал зубы.

— Не спрашивай нас, джигит, — деваться было некуда, и вперед выступил старейший. — Мы ничего не знаем и знать не хотим. Деритесь сами, а нас не тревожьте.

Яростно раздувая ноздри, Хамит хрипло сказал:

— Советская власть дала вам свободу. Советская власть дала нам мир. Советская власть дала вам землю и скот. А вы предаете Советскую власть.

Недолгой была тишина, и вдруг спокойный голос из толпы сломал ее:

— Твоя Советская власть лизала руки Кудре. И плакала, как баба.

— Кто сказал?! — с угрозой в голосе спросил Хамит.

— Я сказал.

Толпа расступилась вокруг невысокого, средних лет, спокойного человека.

— Это сказал я, Саттар, житель аула. А кто такой ты?

— Я представитель Советской власти.

— Сейсембаев — тоже представитель. Я не знаю, чем ты лучше его.

Взгляд Хамита блуждал, пока не остановился на лице белобрысого красноармейца. В это лицо Хамит бросил приказ:

— Арестуйте его!