- 1
- 2
любования каштанами,
словно день прозрения, настал.
В книге жизни сбита рубрикация…
Что осталось? Только ночь и день,
жёлтая и белая акация,
белая и сизая сирень.
Пьёт японец крепкий чай без сахара,
скучный, как роман Эжена Сю,
и цветёт классическая сакура
где-то там, на острове Хонсю.
* * *
дочери Лене
…умирает осень, от ветра скрипит калитка,
и цветёт на клумбе последняя маргаритка,
и висит на ветке яблочко с червячком,
повернувшись к солнцу мёрзлым своим бочком.
Облака плывут, похожие на овечек.
Появился в мире маленький человечек.
Дома ждут младенца глаженые пелёнки,
пузырёк зелёнки, и Лик именной иконки,
и в углу лампадка, и маленькая кроватка,
и грядущей жизни тайнопись и загадка…
* * *
Саше Лобычеву
Болит у тополя голова —
он будет листвой шуметь…
И если всё же мои слова
не олово и не медь,
и если вправду мои стихи —
признанье моей вины,
и если будут мои грехи
действительно прощены,
то, значит, в будущем стану я
потоком, текущим с гор,
поскольку всё-таки жизнь моя
не только словесный сор.
Когда-нибудь — ты меня прости —
я снова к тебе приду,
я буду в зарослях слов цвести,
как роза в чужом саду,
я буду новые песни петь
некстати и невпопад,
и буду в воздухе я висеть,
как ангел и водопад…
* * *
В конце семидесятых,
В объятиях зимы,
Скатёрку — всю в заплатах —
На стол стелили мы.
И, отутюжив блузку,
Закрыв на ключ альков,
Готовили закуску
Из плавленых сырков.
Да, был сюжет альковный
Искусно утаён…
Зато салат морковный
И торт «Наполеон»
Стол украшали бедный —
И я, тебя обняв,
Ждала, что нам целебный
Поможет чай из трав.
А снег летел и таял
В пространстве за окном,
И ты пластинку ставил,
Где пелась песнь о том,
Что всё на свете минет —
И мука, и любовь,
Что друг тебя покинет,
Что кровь твоя остынет,
Твоя остынет кровь.
Пел трагик, вторил — комик,
Огонь свечи дрожал.
А на скамейке томик
Тарковского лежал.
