- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (62) »
такой предусмотрительный.
C тех пор как мальчик зашагал по земле, мы вдвоем отправлялись в далекое странствие по городу, держась крепко за руки, гуляли в Нескучном саду, катались на Чертовом колесе, ходили вместе в кино. Раз как-то забрели в кинотеатр, а там идет фильм «Обнаженная любовь».
Я говорю:
— Послушай, не могу же я тебя вести на фильм «Обнаженная любовь»!
А мой мальчик — ростом с полено — отвечает:
— Может, это не та обнаженная любовь, о которой ты думаешь!
Слоняясь туда-сюда, глазея по сторонам, мы оба с изумлением наблюдали, как в нас просыпается вселенная, принимает качества и формы, привлекает, отпугивает, показывает завораживающие картины. Как наше дыхание и умы творят из океана света небо и землю, животных, людей, птиц, деревья… — Огромная неожиданность подстерегает вас обоих — увидеть мир таким, какой он на самом деле! — мы слышали древние голоса, с незапамятных времен сопровождающие меня в моих прогулках по жизням. — Ты птичка, Маруся, не чайка, не лебедь, но зяблик или синица, ты — изначальное состояние свободы, полнота чистой радости, средоточие света и свидетель всего. А птенчик у тебя — орел. Он постоянно лепил крылатых людей. Пластилин, глина, хлебный мякиш — берет, что под руку попадется, и — терпеливо, старательно: сперва туловище; свободно, без малейших усилий — голова, зато с каким усердием он прилаживал крылья, а уж напоследок, играючи, появлялись ноги и руки. В первом классе им велели слепить человека. Мальчик сделал фигуру с крыльями, но эти крылья учитель Семен Тихонович Коровиков, учитель по труду, а заодно и преподаватель гражданской обороны, отрубил стамеской. — Вот так-то лучше будет, по-людски, — добродушно сказал Коровиков. Мальчик разозлился и давай лепить крылья снова. Только сотворил одно крыло, нашел на него как тать Семен Тихонович, выхватил скульптуру и яростно, большой ладонью, придавил крыло к спине. — А ну, лепить, как учат старшие по званию! — он приказал. Мальчик надулся, промолчал. А дома твердо заявил нам с Кешей: — Я не собираюсь учиться у Семена Тихоновича всякой белиберде. Очень его волновало то обстоятельство, что мы тут так намертво зачалены. До школы еще, когда он лежал с температурой, болел: — Вот интересно, — говорил, — какое сильное притяжение Земли! Сквозь кору, сквозь асфальт, сквозь дом, сквозь кровать, сквозь простыню. Как же трудно взлететь, если у тебя нет крыльев! Два раза у него была скарлатина. А потом воспаление легких. Это за одну зиму! Мы прямо не верили тогда, что дожили до весны. Я собираюсь на почту, а он: — Марусь, ну, можно я с тобой? Я тихонько. Надену шарф, поддену колготы. Я хочу посмотреть, что за это время случилось с миром?
В детстве ему нравилось иногда тихо посидеть в темноте. Он даже нарочно закрывал двери. — Такая темнота, — говорил он, — прямо живая. Вот что ощущали наши предки. Надо сказать, мальчик с детства отличался очень небольшой любовью к начальному и среднему образованию. Все меня запугивал: — Убегу, — говорит, — из дома, куплю себе домик в Швейцарии, куплю себе ружье, землю, скот. Буду охотиться на горных баранов, читать Толкиена, и там проведу остаток дней! Я отвечала ему: — Сынок! Все равно тебя догонят, и поймают, и насильно заставят учиться. Смирись. Знаешь, как говорил философ Сенека: «Мудрец хочет того, что неизбежно»… — А поймают, — грозно отвечал мальчик, — начну воровать, курить сразу начну, выбьюсь из общества и стану одним из этой невежественной толпы! Мы ему елку на Новый год поставим, нарядим, огни зажжем, усядемся там у него и чай пьем. А Кеша рюмочку себе нальет. Нам из Америки один художник привез набор — маленьких фосфорических звезд. По карте звездного неба Северного полушария Кеша в чуланчике на потолок наклеил звезды и Луну. Весь вечер они впитывали электрический свет, а ночью, далекие и голубые, сияли над мальчиком в небесах, пока он не засыпал. Еще купили аквариум с подсветкой и двух меченосцев — алого и черного. — Как же мы их назовем? — спросил мальчик. — Нужно дать им хорошие подходящие имена. — Одну назовем Чернушка, другую Краснушка, — предложил Кеша. — Ой, нет. Ведь это не коровы, а меченосцы из Карибского моря! И он совсем не интересовался краеугольным вопросом: откуда берутся дети? А мы с Кешей предавались размышлениям, что мы ответим, когда он спросит. Я специально просила Кешу ничего не выдумывать. А то мальчик спрашивает: — Кеша, как, интересно, рыбы спят? А Кеша, я слышу с кухни, отвечает: — Рыбы спят на суше. Вылезают на сушу и спят. — А что ты хочешь, чтоб я ему ответил? — удивляется Кеша. — ВСЮ ПРАВДУ??? Не хотел бы я в детстве услышать это от своего папы-физкультурника. Раз как-то я стала свидетелем достойного ответа на этот вопрос. Его задал крошка-сын отцу в автобусе: — Пап, — спросил он вполне беззаботно, — откуда берутся дети? — Это ты узнаешь в процессе познания мира, — ответил ему отец.
Вскоре Марк Гумбольдт заглянул к нам на огонек и воскликнул: — Как? Ваш сын до сих пор в неведении? Ждите-ждите, пока его просветят во дворе или он прочитает об этом на заборе! Вот он, темный русский народ, тонущий во мраке невежества! Держите книжку, — сказал он, — Илюша с Тимошей внимательно прочитали ее три года тому назад. Да вам и самим невредно ознакомиться! Кажется, это был перевод с польского, цветная брошюра, в которой ясным, доступным, в меру научным языком, честно и прямо рассказывалось ребенку, откуда берутся дети. Мы положили ее на тумбочку в чулане и стали ждать. Мальчик пришел из школы в хорошем настроении, Кеша спросил у него дружелюбно: — По математике ничего не получил отрицательного? А то нас вызывал в школу его математик Игорь Андреевич. — Ваш сын, — сказал он, — у меня на уроке гадает на кофейной гуще, в условия не смотрит, врет, как Троцкий Ленину, а Ленин Троцкому, устраивает веселые конкурсы «Кто может чихнуть, не переставая икать» и мечтает о том, как он будет офицером. Я ему говорю: «Математик Гаусс девятнадцать лет бился над задачей, и только на двадцатый год во сне к нему пришло решение». А он мне: «Ха-ха-ха! Девятнадцать лет бился! Я бы назавтра про нее забыл». Ну? Что молчите? Кеша ответил интеллигентно: — Мы задумались. А он нам и говорит: — Как можно задуматься такими пустыми головами? Мы с Кешей до того растерялись, даже попрощаться с ним забыли. — Нет, — благодушно ответил мальчик, — хотя меня сегодня вызывали к доске. Мы решали задачу: сколько попугаев в год съедал Робинзон Крузо, если советский народ съел десять тонн «ног
Слоняясь туда-сюда, глазея по сторонам, мы оба с изумлением наблюдали, как в нас просыпается вселенная, принимает качества и формы, привлекает, отпугивает, показывает завораживающие картины. Как наше дыхание и умы творят из океана света небо и землю, животных, людей, птиц, деревья… — Огромная неожиданность подстерегает вас обоих — увидеть мир таким, какой он на самом деле! — мы слышали древние голоса, с незапамятных времен сопровождающие меня в моих прогулках по жизням. — Ты птичка, Маруся, не чайка, не лебедь, но зяблик или синица, ты — изначальное состояние свободы, полнота чистой радости, средоточие света и свидетель всего. А птенчик у тебя — орел. Он постоянно лепил крылатых людей. Пластилин, глина, хлебный мякиш — берет, что под руку попадется, и — терпеливо, старательно: сперва туловище; свободно, без малейших усилий — голова, зато с каким усердием он прилаживал крылья, а уж напоследок, играючи, появлялись ноги и руки. В первом классе им велели слепить человека. Мальчик сделал фигуру с крыльями, но эти крылья учитель Семен Тихонович Коровиков, учитель по труду, а заодно и преподаватель гражданской обороны, отрубил стамеской. — Вот так-то лучше будет, по-людски, — добродушно сказал Коровиков. Мальчик разозлился и давай лепить крылья снова. Только сотворил одно крыло, нашел на него как тать Семен Тихонович, выхватил скульптуру и яростно, большой ладонью, придавил крыло к спине. — А ну, лепить, как учат старшие по званию! — он приказал. Мальчик надулся, промолчал. А дома твердо заявил нам с Кешей: — Я не собираюсь учиться у Семена Тихоновича всякой белиберде. Очень его волновало то обстоятельство, что мы тут так намертво зачалены. До школы еще, когда он лежал с температурой, болел: — Вот интересно, — говорил, — какое сильное притяжение Земли! Сквозь кору, сквозь асфальт, сквозь дом, сквозь кровать, сквозь простыню. Как же трудно взлететь, если у тебя нет крыльев! Два раза у него была скарлатина. А потом воспаление легких. Это за одну зиму! Мы прямо не верили тогда, что дожили до весны. Я собираюсь на почту, а он: — Марусь, ну, можно я с тобой? Я тихонько. Надену шарф, поддену колготы. Я хочу посмотреть, что за это время случилось с миром?
В детстве ему нравилось иногда тихо посидеть в темноте. Он даже нарочно закрывал двери. — Такая темнота, — говорил он, — прямо живая. Вот что ощущали наши предки. Надо сказать, мальчик с детства отличался очень небольшой любовью к начальному и среднему образованию. Все меня запугивал: — Убегу, — говорит, — из дома, куплю себе домик в Швейцарии, куплю себе ружье, землю, скот. Буду охотиться на горных баранов, читать Толкиена, и там проведу остаток дней! Я отвечала ему: — Сынок! Все равно тебя догонят, и поймают, и насильно заставят учиться. Смирись. Знаешь, как говорил философ Сенека: «Мудрец хочет того, что неизбежно»… — А поймают, — грозно отвечал мальчик, — начну воровать, курить сразу начну, выбьюсь из общества и стану одним из этой невежественной толпы! Мы ему елку на Новый год поставим, нарядим, огни зажжем, усядемся там у него и чай пьем. А Кеша рюмочку себе нальет. Нам из Америки один художник привез набор — маленьких фосфорических звезд. По карте звездного неба Северного полушария Кеша в чуланчике на потолок наклеил звезды и Луну. Весь вечер они впитывали электрический свет, а ночью, далекие и голубые, сияли над мальчиком в небесах, пока он не засыпал. Еще купили аквариум с подсветкой и двух меченосцев — алого и черного. — Как же мы их назовем? — спросил мальчик. — Нужно дать им хорошие подходящие имена. — Одну назовем Чернушка, другую Краснушка, — предложил Кеша. — Ой, нет. Ведь это не коровы, а меченосцы из Карибского моря! И он совсем не интересовался краеугольным вопросом: откуда берутся дети? А мы с Кешей предавались размышлениям, что мы ответим, когда он спросит. Я специально просила Кешу ничего не выдумывать. А то мальчик спрашивает: — Кеша, как, интересно, рыбы спят? А Кеша, я слышу с кухни, отвечает: — Рыбы спят на суше. Вылезают на сушу и спят. — А что ты хочешь, чтоб я ему ответил? — удивляется Кеша. — ВСЮ ПРАВДУ??? Не хотел бы я в детстве услышать это от своего папы-физкультурника. Раз как-то я стала свидетелем достойного ответа на этот вопрос. Его задал крошка-сын отцу в автобусе: — Пап, — спросил он вполне беззаботно, — откуда берутся дети? — Это ты узнаешь в процессе познания мира, — ответил ему отец.
Вскоре Марк Гумбольдт заглянул к нам на огонек и воскликнул: — Как? Ваш сын до сих пор в неведении? Ждите-ждите, пока его просветят во дворе или он прочитает об этом на заборе! Вот он, темный русский народ, тонущий во мраке невежества! Держите книжку, — сказал он, — Илюша с Тимошей внимательно прочитали ее три года тому назад. Да вам и самим невредно ознакомиться! Кажется, это был перевод с польского, цветная брошюра, в которой ясным, доступным, в меру научным языком, честно и прямо рассказывалось ребенку, откуда берутся дети. Мы положили ее на тумбочку в чулане и стали ждать. Мальчик пришел из школы в хорошем настроении, Кеша спросил у него дружелюбно: — По математике ничего не получил отрицательного? А то нас вызывал в школу его математик Игорь Андреевич. — Ваш сын, — сказал он, — у меня на уроке гадает на кофейной гуще, в условия не смотрит, врет, как Троцкий Ленину, а Ленин Троцкому, устраивает веселые конкурсы «Кто может чихнуть, не переставая икать» и мечтает о том, как он будет офицером. Я ему говорю: «Математик Гаусс девятнадцать лет бился над задачей, и только на двадцатый год во сне к нему пришло решение». А он мне: «Ха-ха-ха! Девятнадцать лет бился! Я бы назавтра про нее забыл». Ну? Что молчите? Кеша ответил интеллигентно: — Мы задумались. А он нам и говорит: — Как можно задуматься такими пустыми головами? Мы с Кешей до того растерялись, даже попрощаться с ним забыли. — Нет, — благодушно ответил мальчик, — хотя меня сегодня вызывали к доске. Мы решали задачу: сколько попугаев в год съедал Робинзон Крузо, если советский народ съел десять тонн «ног
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (62) »