- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (49) »
качаясь над травой,
Беспечный и веселый.
Все те же песни, тот же лад,
Все так же бестолковый,
Но я ему, как другу, рад,
Рад каждой встрече новой.
Даль убегает не спеша
Под облачную груду,
Как будто утварь шалаша
Ползет на горб верблюду.
Как будто нет нигде конца,
Да и конца не надо.
Зеленый голос бубенца
О том звенит у стада,
Звенит и пляшет над травой.
Ах, есть ли звук милее!
Я сам качаю головой
В такт бубенцу на шее
И сам готов его надеть
Себе за этот лепет,
Чтобы подвешенная медь
Напоминала степи.
Да, я люблю ее простор
Поля, и синь, и ветер,
Как все, что песни и восторг
Родит на этом свете.
Дм. Семеновский
Разговор с забором
Что вам угодно и кто вы? Забор?
Очень прриятно встррретиться!..
Впрочем… долой напускной задор!
Грустью душа моя светится.
Друг мой забор, пожалей чудака, —
Проклял он жизнь окаянную!
Оловом дум налитая башка
Никнет на грудь деревянную.
Прикосновенье шершавой доски,
Будь мне, как ласка Варина!
Ах, кипятком, кипятком тоски
Грудь забулдыги ошпарена!
Там, за лесами, у вязких дорог
Бедный отец мой старится,
В накипи горя, забот и тревог
Мамино сердце варится.
Кто-то метет золотой бородой
Серую гладь за селами.
Нет, это листья летят над водой
И над полями голыми.
Не зазвенят бубенцы на лугу,
Не засмеются Митеньке, —
Черные мысли в его мозгу
Правят вороньи митинги.
Друг, не великое счастье — стать
Провинциальным поэтиком
И в заурядных стишках питать
Неравнодушие к цветикам.
Только… к чему это я говорю?
Тайные слезы осушите ль?
Тем не менее, благодарю:
Вы — терпеливый слушатель!
Друг мой случайный, почтенный забор,
К чорту мои страданья!
Я городил удивительный вздор.
Все — хорошо. До свиданья!
М. Скуратов
Старь и новь
(Из стих. «Острог»)
Седая старь, что прожито — не жалко,
Не потечет река в обратные края,
Но если сын, — печаль не утая, —
Почтит отца умершего, и жаркой
Себя кручиною и грустью обоймет, —
То мне ли весело у бранного оврага,
Где предок мой с беспутною ватагой
С плеча рубил кочующий народ?!
Не так ли мы о старине певучей,
О тех, кто жил и канул навсегда,
Напоминаем песнею гремучей,
Считая дни и прошлые года?
И мы пройдем веселою ватагой,
И станет век наш славной стариной,
И кто-нибудь, взлелеянный отвагой,
Нам сложит песнь вечернею порой.
Седая старь, — не жаль тебя нисколько,
Но что-то есть в разгаданной судьбе
Живучее, что сладостно и горько
Напомнило бесстыже о тебе.
Не потому-ль мне любо захолустье,
И древних стен печальная краса,
За облака-ль высокие завьюся
Иль за моря умчусь и за леса?
Но только ты, куражливая дума,
В моей душе заветное ударь,
Вновь закричу я горько и угрюмо:
«Зачем жива негаснущаяся старь?»
Не сетуйте, воинственные башни,
Что век наш был к прославленному строг,
И он споет, казачки бесшабашней,
О чем печалится заброшенный острог…
Ан. Пестюхин
Из мурманских стихов
Самоед
Самоеда звали Туйким;
Был он маленький, словно гриб,
Смуглолицый и длиннорукий,
Прятал мысли свои внутри…
Часто, часто, когда холодело,
И поземка крутила снег —
Ветер северный, ветер белый
Заносил его лыжный бег.
Наливался месяц рыжий,
Как и прежде, в года отцов.
Находили широкие лыжи
Голубые следы песцов.
На угорьях, в сугробной щели,
Одиноко звучал курок, —
И опять под гуденье мятели
Уводил его хитрый зверек.
Тяжело сквозь кайму мятелей,
Разбираясь в изгибе троп
Проводить на охоте недели
Из сугроба метаясь в сугроб.
Дни бежали оленьим стадом,
Бороздили морщины лицо.
Угасали небесные взгляды
И качалось сполохов кольцо.
Все казалось иным, чем прежде;
Не пугал его вьюжный шум, —
Уносил он меха и одежду,
Перебрасывал к морю чум.
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ПРОЗА
Александр Зуев Тлен
Ивану Боговому.