морщин, прекрасные обожающие глаза, — от них никак нельзя избавиться надолго, а её маленькая рука постоянно протягивала разделочный нож, как будто бы он был единственным лекарством от всех болезней. В конце концов он должен был вернуться. Как загнанная лиса, он направился к своей норе.
Он закрыл входную дверь, затем включил все лампы. Она плавно двигалась по гостиной; её руки, как два белых мотылька, гладили оконные занавески; затем, склонившись, она положила свою бледную щёку ему на колени, и тогда он почувствовал смертельный холод, пронизывающий его до костей.
Некоторое время он сопротивлялся, затем лёг на свою постель и закрыл глаза, но она не оставляла его в покое. Обжигающий поцелуй на губах заставил его с криком броситься в ванную, но и там больше не было укрытия. Она стала распутной, взяв на себя привилегии, присущие жене, и опасная бритва его отца призывно блестела на умывальнике.
Он подошёл к кухонному столу, словно агнец, обречённый на заклание, к алтарю. Его язык дрожал.
— Я не хочу умирать. Я хочу продолжать быть... дышать, развратничать, болтать, врать, даже страдать.
Разделочный нож прилип к его руке, как сталь к магниту.
— Ненависть сжигает, любовь разрушает, но нежность смягчает, неприязнь созревает. Мысли обогащают, но речь убивает. Если только я буду жить, я никогда больше не стану разговаривать.
Он стоял перед гардеробным зеркалом с ножом у горла; нож был холодным, почти красивым, и он понял, что сам хочет этого холодного поцелуя.
— Как я могу предстать перед вечностью, — прошептал он, — если я никогда не жил даже одной секунды?
Нож двигался очень медленно, и её лицо, глядящее в зеркало через его левое плечо, внезапно осветилось улыбкой. Это было самое красивое зрелище, которое он когда-либо видел.
Кэтрин вошла с улицы и с явной неохотой направилась к лифту. Какое-то время она стояла перед закрытыми дверьми, как бы пытаясь решить, стоит ли вызывать лифт или нет. Дважды её рука тянулась к белой кнопке, и дважды Кэтрин отводила руку. Затем внезапно раздался слабый гудящий звук, и тут она поняла, что теперь уже решать не ей. Лифт опускался.
Она ждала. С глубоким вздохом скользящие двери лифта раскрылись, и оттуда в холл вышли мужчина и юная девушка. Голова мужчины была склонена, и он грустно глядел на пол, по всей видимости, зная, что его ведёт в правильном направлении сияющая девушка, чья кисть лежала в его руке.
— Питер! — задыхаясь, произнесла Кэтрин. — Куда ты идёшь?
Пара продолжала двигаться к двери, выходящей на улицу. Изумительная, счастливая улыбка озаряла лицо девушки; она прильнула к руке Питера и тёрлась щекой о его рукав. Казалось, она смеётся от чистой радости, но ни одного звука не раздавалось.
— Питер! — резко заговорила Кэтрин. — Послушай то, что я должна сказать. Я организовала для тебя встречу с одним человеком. Со специалистом. Я не знаю, почему я беспокоюсь, но я расстроена. Может, ты из вежливости остановишься и послушаешь, когда я с тобой разговариваю.
Голова Питера поднялась, затем медленно повернулась в сторону, и в первый раз Кэтрин увидела его лицо. Мёртвая, белая плоть заставила её задохнуться, а увидев выпученные глаза, она замотала головой из стороны в сторону, ужасаясь и не веря глазам своим, но именно его горло заставило её отшатнуться спиной к стене, у которой она теперь лежала, с трудом пытаясь закричать.
Огромный разрез рассекал его горло, представлявшее собой сплошную красную чудовищную ухмылку; зазубренные края его трахеи сверкали, как распиленная слоновая кость, в искусственном свете. Юная девушка игриво теребила его руку, и Питер отвернул голову. Эта, по крайней мере, наполовину счастливая пара прошла вместе через уличные двери, и через некоторое время установилось спокойствие.
После этого Кэтрин нашла в себе силы и смелость, чтобы закричать. Для исключительно бесстрастной девушки она сделала это очень хорошо.
ЛитВек: бестселлеры недели
