А дождь все шел и шел, будто ожидая, когда я выговорюсь.
- Лучше бы ты меня не спасала, - я подставил лицо дождю, - я бы умер в океане, и ничего этого не было.
Она не могла ответить, но я знал, что бы ответила Алма.
«Эгоист! Я ни о чем не жалею! И если я такая мерзкая, забудь меня, и вернись к Мари!»
Вот такая она была. Жестокая. Черствая. Немногословная. И при этом умудрилась полюбить меня. Как и Кай, я погубил ее, только окончательно. Я хуже, чем он.
«Замолчи сейчас же! Ты подарил мне все! Ты дал мне то, за что мне не страшно было умереть! Я и лес, благодарны тебе за все. Иди к Мари, ну же, она совсем одна!»
- Ты могла бы хоть раз подумать о себе, дура! Все ради меня, ради Мари, ради леса. А что ты сделала для себя? – мне кажется, я сходил с ума, но голос в моей голове был таким настоящим. Таким… ее.
«Ради себя, я принесла бесчувственного мальчика в свою пещеру. Ради себя держала в плену. Ради себя влюбила, вышла за него, и вырастила ребенка. Ты – то, ради чего я жила. Я теперь, иди домой, Рэн. Кая больше нет. Живи спокойно. Прости, меня ждут там. Позаботься о Мари и себе. И когда-нибудь, я приду за тобой. Я тебя люблю, Рэн. И никогда не забуду»
- Да как ты! Как ты! Я женился на дуре!
Но больше голос не появлялся.
Мои глаза закрылись.
А сухая листва замолчала. Капли дождя не беспокоили ее. Пожар потушен. Лес выгорел. Алма умерла.
Так почему я еще тут?
Тепля рука коснулась моего лба.
- Пап, - заплаканный голос заставил меня очнуться, - где мама?
13. Я иду к тебе.
Не помню, сколько прошло времени, может неделя, может месяц.
За окном все время было солнечно и это жутко бесило. Иногда в комнату заходила Мари и приносила мне еду. Я не мог спать и есть. Я вообще ничего не мог.
- Пап, надо поесть, давай, - ложка ударялась о мои губы.
Она, как и полагает сильной девочке, плакала ночью, когда я не должен был слышать. Плакала как двухлетний ребенок, у которого что-то очень болело. Плакала долго, почти до рассвета. А потом вставала и готовила завтрак. Обед. Ужин. Ходила в город. Продавала шубы.
Я смотрел на это, и не мог понять, почему лежу на этой кровати, пока она одна страдает?
Но я просто не мог ничего делать. Пока я ел, разбил две тарелки.
Так дальше продолжаться не может.
Ханна приехала, как только смогла. Одна, без детей, как я и попросил в письме.
Ранним утром она ворвалась в дверь, вся в слезах, и вдоволь наплакавшись с Мари, зашла ко мне.
Мои пальцы бездумно листали страницы какой-то книги, буквы все никак не соединялись в слова.
- Братец, - ее руки сомкнулись за моей спиной, - ты так похудел.
Ее встревоженное лицо бесило меня. Но я сдерживался. Мне не хотелось жалости. Хотелось просто остаться одному.
- Я позвал тебя, чтобы ты забрала Мари.
- Надолго?
- Навсегда.
После долгой тишины, я поднял голову на сестру.
Она удивленно и печально наблюдала за веткой, бьющей в окно.
- Я буду высылать деньги на ее содержание каждый месяц. Столько, сколько скажешь. Не хочу обременять тебя, но со мной она погибнет. Ты сама знаешь этот город, и то, как он поступает с сиротами.
Она так сильно сжала руки, что захрустели пальцы.
- А без Мари погибнешь ты.
Пришлось приложить усилия, и коснуться ее плеча, чтобы она хоть чуть-чуть поверила, что я в норме.
- Со мной все будет хорошо. Я останусь тут, и буду приглядывать за остатками леса. Обещаю, завтра же встану на ноги. Пойми, Мари нужны люди, семья и школа. Я не смогу дать ей этого. А Алма… ее мама, хотела этого больше всего.
Вдруг дверь так резко распахнулась, что ручкой ударилась о стену.
- Ты все врешь! – закричала, зареванная Мари, испепеляя меня взглядом, - ты просто струсил! Ты струсил жить дальше! Мне никто кроме тебя не нужен, ни школа, ни друзья! Как ты не понимаешь? – на последних словах ее голос затих, и я понял, что если не сейчас, то больше никогда.
- Не смей так говорить со мной. Иди и собирай вещи. Завтра утром ты отплываешь вместе с тетей. Можешь забрать все, что хочешь.
Она выбежала, закрыв дверь с той же силой, что и открывала. Мне кажется, повредилась петля.
Ханна сняла мою руку с моего плеча и встала, гордо задрав голову.
- Я думала Алма – монстр, но я ошибалась. Не волнуйся, Мари будет в полном порядке. Хорошего дня, брат.
На рассвете следующего дня они отплыли. Я ехал вместе с ними в повозке. Мари молчала, сжав губы до белизны, но так и не прекратила беззвучно плакать, роняя слезы на подол платья.
Я делал вид, что мне все равно. Но то, как я с ней обошелся, было самым большим моим грехом. Но я знал, что ничего не дам дочке, кроме разочарования во мне, жизни, и людях. Я никогда не оправляюсь от потери.
В порту я сидел долго, пока корабль не исчез из виду. Все это время девочка стояла на палубе, и смотрела на меня, не уходя до тех пор, пока мы не перестали видеть друг друга.
Я так ей и ничего не сказал. Ведь одно слово, я не выдержал, и попросил ее остаться со мной, жить со мной, и разделять жалкое существование.
Однако обрекать ее на несчастья я не мог себе позволить. Не свою дочь. Не нашу дочь.
И правильно сделал.
На ближайшие несколько лет алкоголь стал моим другом. При Алме я позволял себе бутылку эля. Сейчас их было две только в обед. В постоянном похмелье, мне часто виделась Алма, она говорила со мной, ругала меня. Я знал, что это обман, но лучше так, чем бродить по лесу, крича ее имя.
Деньги я зарабатывал охотой. Отстреливал оставшееся на клочке леса зверье. Вплоть до белок.
В таверне ко мне часто подсаживались женщины, желая провести вместе ночь, а меня тошнило от мысли, что кто-то кроме нее будет меня касаться. Вся жизнь стала сплошным круговоротом вина и сна.
Мари забрала волков с собой.
Но ко двору прибилась какая-то собачонка, ей нравились кости, которые я выкидывал во двор. Так у меня снова появился друг.
Всегда, когда начинался дождь, я выходил на улицу, сидел на крыльце, и гладил своего Калеба, как я его назвал. Потом он стал жить и со мной дома.
Шли года, а я все не
