- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (33) »
Жизнь.
Старичок Джон трогает языком саднящую ямку во рту.
— Давай играть в игру: ты задаешь один вопрос мне — любой, а я откровенно отвечаю, а потом я задаю. — Ну, давай. — Твоя очередь. — Моя? Ну, ладно… Ммм… Ну… Ты хочешь детей? Потом. Когда-нибудь. — Сдохнуть, как хочу!
Люди не умеют ни ждать, ни желать. И тут появляешься ты со своим «сдохнуть как хочу!» По мозгам шибает. И не важно, что я не о том спрашивала. Я уже верю, если ты хочешь — так. — Теперь ты. И тут какой-то вопрос, на который я, конечно, мямлю. У меня нет к нему вопросов. Мне и так интересно на него смотреть. — Пойдем куда-нибудь еще? Хорошо сидим… Косые огни машин, то прыгающие, то замедляющиеся огни клубов и борделей. И напористый новый знакомый неожиданно тих. Худые черные музыканты на углу — он останавливается и тихо, намеком на движение, пританцовывает — плотно приник к звону саксофона, увел звук из черных рук, повел сам — притоптывая… повел саксофон, отвлекшись от меня. Потом поворачивается обратно — извини, исчез на минутку. Красиво. — …Зайдем ко мне? — Просто посмотреть, как живешь. Меня можно ловить на старые крючки. Я не возражаю.
А вот так вот живет. Аккуратно. Черные простыни. Стопка порножурналов. Фотографии на стене. Его фотографии. Много. Ребенком он был — ангелок. Я брожу между стопок журналов, чужая и мирная, пьяная, мне хорошо. Лежу, листаю журналы, жду, когда созреет мгновение, когда мне надо бы уж идти домой. Он наливает еще вина — и оставляет бродить. Дает мне дышать, не лезет. Но присутствует. Очень. Я не привыкла к тому, чтобы меня красиво соблазняли. Соблазняли. И вообще… смотрели глазами. Дыхание, которое не пахнет ничем, чистое юркое тело и черная одежда. Не равнодушен. Взволнован. Но — оформленное, сдержанное волнение. Легко с собой — легко с каждой. Тихим голосом: — Не возражаешь, если я разденусь и потрогаю себя? Вот как, да?
Красиво раздевается. Небольшое соразмерное тело, длинные ноги, узкий таз, тонкая талия. Виляя тазом, как модель на подиуме, идет на кухню за вином. Возвращается. Улыбается — вот как поутру потянуться на балконе. — Харррашо! Не стесняясь и не прося ничего, не спеша, не проверяя мою реакцию, спокойно дрочит, не торопясь, играет вариации. Смотрит в пространство. Печально, спокойно. Контролируя. Кажется, все-таки мне можно протянуть руку и поучаствовать. У меня давно растаяли какие-то возражения, которых и не было. Еще сегодня утром — у меня не было никакого плана дня. А тут подвернулся ты. И вот все началось. Я пьяная и ленивая, а рука — жаждущая, но (перенимая его манеру) — тоже спокойная, исследующая. Он откидывается на спину… говорит тоном удивленного откровения: — Александр Айс — это он. — Указывает вниз. — И больше ничего нет. И я понимаю, о чем он. Каждый атом на земле сейчас — захватывает, пронзает, дышит… хочет. Физиология. Желание. Красота. И больше ничего нет. Все. Нежно и насмешливо закуривает.
3. БУДЕТ ПРИСТАВАТЬ — ТЫ ЕГО ПО СУСАЛАМ
Звон вилок. Фортепианные раскаты по радио: — …Ну да, ну да… Чистенько. Макс морщится. Утка не нравится? Вроде утушила. Болтать. Светская беседа. На секунду прислушиваюсь: — А что? Вроде — музыка… Должно быть как-то по-другому? Ничего я в вашем Рахманинове не понимаю! — Я закапываю картошку на тарелке, авось не увидит, что не съела. Тянусь за вином. — Вот именно. «Так и должно быть». Утку доешь? — он приподнимает тарелку, ставит вилку горизонтально, собираясь счистить утку мне на тарелку. — Нет, не хочу. На экране: «Отыграл. Кто по пиву-то со мной?». Пожалуй! Вечером нечего делать. Помыть кастрюлю из-под утки. Завернуться в одеяло, лечь на щеку. Одним глазом читать, пока книжка не выпадет из рук. Сна — достаточно. Чего другого — дефицит. — Пойду, пожалуй? Музыкант. Интересно. — Будет приставать, — зевок, — ты его по сусалам. Зевок. И на боковую. Пледик в клеточку. — Не шуми… когда… придешь.* * *
Сижу в богемном кафе. Тут у нас выдают культуру. Вокруг — лысые, с внимательными, вкрадчивыми глазами. Девушки — с цветными волосами. Женщины в этнических украшениях. Приятные голоса, раздражающие голоса, уверенные голоса. Сижу. Тереблю брошку в виде котенка. Вот он какой! Худой и черный. Маленькая голова. В свитере под горло. Кажется, никто не носит сейчас свитера? Как это… водолазка? Ну, привет. — Что пьешь? — Ммм… текилу, пожалуй! — Шесть шотов текилы! — с небрежно-фамильярным жестом к официанту. — Ну что ж. За знакомство?! Меня, кстати, зовут Александр. — Да уж слышала. И по чарочке текилы — и каждый профессионально закусывает лимончиком, зализывает сольцой. — Ты замужем? — Да, — говорю я, посмотрев на свои руки с вечным колечком, подарком подруги. — Понятно. — Понятно — что? У него на пальце тоже — тонкое колечко. — Ношу, чтоб не было вопросов, — объясняет он. — Знаешь, у нас в колледже все на виду. И по чарочке текилы. Соль. Лимон.— Давай играть в игру: ты задаешь один вопрос мне — любой, а я откровенно отвечаю, а потом я задаю. — Ну, давай. — Твоя очередь. — Моя? Ну, ладно… Ммм… Ну… Ты хочешь детей? Потом. Когда-нибудь. — Сдохнуть, как хочу!
Люди не умеют ни ждать, ни желать. И тут появляешься ты со своим «сдохнуть как хочу!» По мозгам шибает. И не важно, что я не о том спрашивала. Я уже верю, если ты хочешь — так. — Теперь ты. И тут какой-то вопрос, на который я, конечно, мямлю. У меня нет к нему вопросов. Мне и так интересно на него смотреть. — Пойдем куда-нибудь еще? Хорошо сидим… Косые огни машин, то прыгающие, то замедляющиеся огни клубов и борделей. И напористый новый знакомый неожиданно тих. Худые черные музыканты на углу — он останавливается и тихо, намеком на движение, пританцовывает — плотно приник к звону саксофона, увел звук из черных рук, повел сам — притоптывая… повел саксофон, отвлекшись от меня. Потом поворачивается обратно — извини, исчез на минутку. Красиво. — …Зайдем ко мне? — Просто посмотреть, как живешь. Меня можно ловить на старые крючки. Я не возражаю.
А вот так вот живет. Аккуратно. Черные простыни. Стопка порножурналов. Фотографии на стене. Его фотографии. Много. Ребенком он был — ангелок. Я брожу между стопок журналов, чужая и мирная, пьяная, мне хорошо. Лежу, листаю журналы, жду, когда созреет мгновение, когда мне надо бы уж идти домой. Он наливает еще вина — и оставляет бродить. Дает мне дышать, не лезет. Но присутствует. Очень. Я не привыкла к тому, чтобы меня красиво соблазняли. Соблазняли. И вообще… смотрели глазами. Дыхание, которое не пахнет ничем, чистое юркое тело и черная одежда. Не равнодушен. Взволнован. Но — оформленное, сдержанное волнение. Легко с собой — легко с каждой. Тихим голосом: — Не возражаешь, если я разденусь и потрогаю себя? Вот как, да?
Красиво раздевается. Небольшое соразмерное тело, длинные ноги, узкий таз, тонкая талия. Виляя тазом, как модель на подиуме, идет на кухню за вином. Возвращается. Улыбается — вот как поутру потянуться на балконе. — Харррашо! Не стесняясь и не прося ничего, не спеша, не проверяя мою реакцию, спокойно дрочит, не торопясь, играет вариации. Смотрит в пространство. Печально, спокойно. Контролируя. Кажется, все-таки мне можно протянуть руку и поучаствовать. У меня давно растаяли какие-то возражения, которых и не было. Еще сегодня утром — у меня не было никакого плана дня. А тут подвернулся ты. И вот все началось. Я пьяная и ленивая, а рука — жаждущая, но (перенимая его манеру) — тоже спокойная, исследующая. Он откидывается на спину… говорит тоном удивленного откровения: — Александр Айс — это он. — Указывает вниз. — И больше ничего нет. И я понимаю, о чем он. Каждый атом на земле сейчас — захватывает, пронзает, дышит… хочет. Физиология. Желание. Красота. И больше ничего нет. Все. Нежно и насмешливо закуривает.
* * *
…И в полночь ухожу. Обратно по коридору, по долгим лестницам, под закопчеными люстрами. Это хорошо, это все хорошо. Александр Айс, устав, курит и молчит. Он не озаботился переодеться и слегка ковыляет и припрыгивает, прямо как есть, в пижаме, провожая меня, ленивый, пьяный, сонный, элегантный — даже в пижамных штанах.4. МАМА
Опаздывает. Вместо веселой маски — ниточка между бровей. Мобильник аккуратно в карман: — Маме звонил. Мы с ней очень… близки. Она у меня красавица, и… Прямо до того прочитан «Архипелаг» Мишеля Рио. Красавица мать, инцест, томный и развратный сын, пытающийся подражать красавцу, стеснительный, неловкий рассказчик, еще одна красавица в возрасте. Все пряное, придуманное, томное. Стильная вещица. Пробую на вкус: а как у меня получатся банальные — вкусные, смачные фразы? Мне просто интересно попробовать — не значит, что я дальше буду ими пользоваться. В конце концов — это он пустил меня в свою жизнь, и если тут — играют с такими резкими тенями, с такими словами, то что же я…. — Знаешь — в тебя можно влюбиться…. …Так себе получилось. И неправда, и не про то, а вот ведь — будет теперь в воздухе висеть!* * *
…Черные простыни отброшены, сбиты в ком. Зеркало поставлено на пол. Время осыпается, как песок, в зияющую яму — неостановимо. Жажда растет, как оплавленное пятно на пластике. Мы бьемся, чтоб залечить эту простуду — но она все растет, болит… …Потом простыни медленно наползают обратно, укутывают плечи, ноги. Спать.- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (33) »