немецкими коммунистами. Может быть, вы хотите получить свидание с кем-нибудь из них?
О в с я н н и к о в а. Вы очень любезны, фрау. Но я говорила на следствии и повторила на суде, что не знаю ни одного имени, ни одного немецкого коммуниста.
Н а ч а л ь н и ц а. Да, вы действительно проявили чисто славянское упорство, хотя ваша связь с немецкими коммунистами твердо установлена. Но теперь, перед казнью, уже нет смысла упорствовать. Кого из лих вы хотите увидеть в последний час?
О в с я н н и к о в а. Я хочу видеть мать Марию. Все. Доложите кому следует о моем последнем желании.
Н а ч а л ь н и ц а. Хорошо. Теперь последнее: председатель Высшего апелляционного суда поручил мне передать вам: если вы, Елена Овсянникова, хотя бы в последние минуты скажете всю правду, суд заменит вам смертную казнь трудовым лагерем, где вы будете работать по специальности, как врач.
О в с я н н и к о в а. Передайте господину председателю суда, что мне надоели его фокусы!..
Н а ч а л ь н и ц а. Госпожа Жермен Паскаль, прошу вас выйти в коридор. (Открывает дверь.)
Ж е р м е н уходит. Начальница плотно прикрывает дверь, подходит к Оболенской и Овсянниковой.
Вы обе русские… Поэтому я хочу сказать вам в отсутствии этой француженки… О в с я н н и к о в а. Что именно? Н а ч а л ь н и ц а. Ваша подруга, Софья Носович, осуждена на двадцать лет… О б о л е н с к а я. Да, мы знаем. Н а ч а л ь н и ц а. И мать Мария тоже. Сегодня их отправят в лагерь Равенсбрук. Они могут дожить до… до окончания войны, я хочу сказать… О в с я н н и к о в а. Надеемся. Тем более, что осталось немного… Н а ч а л ь н и ц а. Возможно… У меня в связи с этим большая просьба… (Снова подходит к двери, заглядывает в глазок, возвращается.) Я очень прошу!.. Я старалась, как могла, смягчить ваше положение… Я ни разу не отправляла вас в карцер… Я устрою вам свидание с матерью Марией… Но я очень прошу, очень… О в с я н н и к о в а. Что вы просите? Н а ч а л ь н и ц а. Пусть Софья Носович и мать Мария засвидетельствуют потом… Когда ваши займут Берлин… Что я была гуманна… Что, будучи эсэсовкой, я, тем не менее, в меру своих возможностей… (Всхлипывает.) Что я вас не избивала… Была с вами вежлива… Одним словом, старалась, как могла… Иногда даже рискуя служебным положением… А то, что я вам, фрейлейн Овсянникова, передала от имени председателя суда, это… Я обязана была передать… Я ведь всего-навсего начальница женского корпуса тюрьмы… И у меня двое детей… Я вдова… Муж погиб на Восточном фронте… О в с я н н и к о в а. Хватит!.. Мы это учтем. Н а ч а л ь н и ц а. О, большое спасибо!.. Я никогда этого не забуду!.. Я буду молиться за вас!.. И мои дети тоже… О в с я н н и к о в а. Хватит!.. Н а ч а л ь н и ц а. Я обещаю вам… Наш тюремный палач, герр Клаус. Очень воспитанный человек… Но любит выпить… Я дам ему две бутылки шнапса, чтобы он… По возможности, деликатно… О в с я н н и к о в а. Уходите!.. Н а ч а л ь н и ц а. Сейчас, сейчас!.. Вы должны расписаться, фрейлейн Овсянникова… Вот здесь… (Протягивает листок и авторучку.) И я должна объявить этой француженке… (Открывает дверь.) Фрау Паскаль, войдите!
Ж е р м е н входит.
Ваш приговор тоже утвержден. Распишитесь. Вот здесь.
Жермен расписывается.
Ваша последняя просьба? Ж е р м е н. Лист бумаги, чтобы написать дочурке… Она в Париже. У моей матери. Н а ч а л ь н и ц а. Сколько ей лет? Ж е р м е н. Восемь. Н а ч а л ь н и ц а. Переписка с малолетними запрещена. О в с я н н и к о в а. Дайте ей бумагу и отправьте письмо. Слышите?! Н а ч а л ь н и ц а. Хорошо. Только никому ни слова!
Вой сирен воздушной тревоги.
Опять воздушная тревога!.. С ума можно сойти!.. Простите, я потом… Побегу в бомбоубежище… (Убегает.) Ж е р м е н. Что с нею? Она выслушала ваши слова как приказ победителя… О в с я н н и к о в а. Она понимает, что наши придут в Берлин… Ты слышишь, придут, Жермен!..
Стрельба зениток, свист падающих бомб, грохот разрывов.
О б о л е н с к а я. Русские бомбят, наши!.. Я различаю моторы «илов». Совсем рядом… Хоть бы сюда попали!.. Хоть бы от своей бомбы погибнуть!..
Стрельба и разрывы стихают. Лязгает замок, в камеру вводят С о ф ь ю Н о с о в и ч.
О б о л е н с к а я (бросаясь к ней). Софи, новости!.. Н о с о в и ч (взволнованно). Да? О б о л е н с к а я (улыбаясь). Смертный приговор заменили лагерем! Н о с о в и ч. Какое счастье!.. О б о л е н с к а я. Всем троим!.. Приходила начальница… Максимум через год мы поедем в Россию… Домой, домой, домой!.. Н о с о в и ч. Действительно отменили? О в с я н н и к о в а. Да, могу подтвердить! Ж е р м е н. Конечно! Н о с о в и ч. Господи, какое счастье!.. Меня вызывали в тюремную контору, адвокат долго и нудно читал апелляцию… Я сказала ему: «Двадцать лет так двадцать!.. Скоро все кончится… Война идет к концу…» «Да-да, фрау Носович, — ответил он. — Мы проиграли эту войну! Но все-таки порядок есть порядок. Прочтите и подпишите апелляцию…» «Но мне это не нужно!» — сказала я. Знаете, что он ответил? «Сделайте это для меня!.. Пусть потом увидят, что я защищал вас, как мог…» А я слушаю его и думаю о вас… Вдруг вернусь в камеру и не застану!..
За дверью, в коридоре, нечеловеческий женский вопль. Крик женщины: «Я хочу жить!.. Я ни в чем не виновна!.. Убийцы!..» Слышны удары, крик стихает.
О б о л е н с к а я. Какой ужас!.. Это ведут на казнь… О в с я н н и к о в а (обнимая ее). Успокойтесь, Вики… Нам с вами это уже не грозит… Вы слышите? (Глазами указывает на притихшую Носович.) О б о л е н с к а я. Да-да… Но жаль эту несчастную…
Лязгает замок. Н а ч а л ь н и ц а вводит м а т ь М а р и ю.
Н а ч а л ь н и ц а. Прощальное свидание… Н о с о в и ч (вскрикивает). Прощальное?.. О в с я н н и к о в а (быстро). Фрау начальница, что вы пугаете заключенных? Ведь вы сами объявили, что смертную казнь нам заменили трудовым лагерем… Ну, что же вы молчите? Н а ч а л ь н и ц а. Да-да, конечно. Я сказала «прощальное» потому, что мать Марию отправляют в лагерь Равенсбрук… М а т ь М а р и я. Верно… Меня уже вызывали из пересыльного корпуса… О б о л е н с к а я. Нам всем заменили смертную казнь лагерем, мать Мария. М а т ь М а р и я. Слава богу, авось там встретимся… А может быть, после победы — осталось недолго… Ну а если мне суждено в лагере голову сложить — кланяйтесь России-матушке!.. Вики, обещай, дорогая, когда
Ж е р м е н уходит. Начальница плотно прикрывает дверь, подходит к Оболенской и Овсянниковой.
Вы обе русские… Поэтому я хочу сказать вам в отсутствии этой француженки… О в с я н н и к о в а. Что именно? Н а ч а л ь н и ц а. Ваша подруга, Софья Носович, осуждена на двадцать лет… О б о л е н с к а я. Да, мы знаем. Н а ч а л ь н и ц а. И мать Мария тоже. Сегодня их отправят в лагерь Равенсбрук. Они могут дожить до… до окончания войны, я хочу сказать… О в с я н н и к о в а. Надеемся. Тем более, что осталось немного… Н а ч а л ь н и ц а. Возможно… У меня в связи с этим большая просьба… (Снова подходит к двери, заглядывает в глазок, возвращается.) Я очень прошу!.. Я старалась, как могла, смягчить ваше положение… Я ни разу не отправляла вас в карцер… Я устрою вам свидание с матерью Марией… Но я очень прошу, очень… О в с я н н и к о в а. Что вы просите? Н а ч а л ь н и ц а. Пусть Софья Носович и мать Мария засвидетельствуют потом… Когда ваши займут Берлин… Что я была гуманна… Что, будучи эсэсовкой, я, тем не менее, в меру своих возможностей… (Всхлипывает.) Что я вас не избивала… Была с вами вежлива… Одним словом, старалась, как могла… Иногда даже рискуя служебным положением… А то, что я вам, фрейлейн Овсянникова, передала от имени председателя суда, это… Я обязана была передать… Я ведь всего-навсего начальница женского корпуса тюрьмы… И у меня двое детей… Я вдова… Муж погиб на Восточном фронте… О в с я н н и к о в а. Хватит!.. Мы это учтем. Н а ч а л ь н и ц а. О, большое спасибо!.. Я никогда этого не забуду!.. Я буду молиться за вас!.. И мои дети тоже… О в с я н н и к о в а. Хватит!.. Н а ч а л ь н и ц а. Я обещаю вам… Наш тюремный палач, герр Клаус. Очень воспитанный человек… Но любит выпить… Я дам ему две бутылки шнапса, чтобы он… По возможности, деликатно… О в с я н н и к о в а. Уходите!.. Н а ч а л ь н и ц а. Сейчас, сейчас!.. Вы должны расписаться, фрейлейн Овсянникова… Вот здесь… (Протягивает листок и авторучку.) И я должна объявить этой француженке… (Открывает дверь.) Фрау Паскаль, войдите!
Ж е р м е н входит.
Ваш приговор тоже утвержден. Распишитесь. Вот здесь.
Жермен расписывается.
Ваша последняя просьба? Ж е р м е н. Лист бумаги, чтобы написать дочурке… Она в Париже. У моей матери. Н а ч а л ь н и ц а. Сколько ей лет? Ж е р м е н. Восемь. Н а ч а л ь н и ц а. Переписка с малолетними запрещена. О в с я н н и к о в а. Дайте ей бумагу и отправьте письмо. Слышите?! Н а ч а л ь н и ц а. Хорошо. Только никому ни слова!
Вой сирен воздушной тревоги.
Опять воздушная тревога!.. С ума можно сойти!.. Простите, я потом… Побегу в бомбоубежище… (Убегает.) Ж е р м е н. Что с нею? Она выслушала ваши слова как приказ победителя… О в с я н н и к о в а. Она понимает, что наши придут в Берлин… Ты слышишь, придут, Жермен!..
Стрельба зениток, свист падающих бомб, грохот разрывов.
О б о л е н с к а я. Русские бомбят, наши!.. Я различаю моторы «илов». Совсем рядом… Хоть бы сюда попали!.. Хоть бы от своей бомбы погибнуть!..
Стрельба и разрывы стихают. Лязгает замок, в камеру вводят С о ф ь ю Н о с о в и ч.
О б о л е н с к а я (бросаясь к ней). Софи, новости!.. Н о с о в и ч (взволнованно). Да? О б о л е н с к а я (улыбаясь). Смертный приговор заменили лагерем! Н о с о в и ч. Какое счастье!.. О б о л е н с к а я. Всем троим!.. Приходила начальница… Максимум через год мы поедем в Россию… Домой, домой, домой!.. Н о с о в и ч. Действительно отменили? О в с я н н и к о в а. Да, могу подтвердить! Ж е р м е н. Конечно! Н о с о в и ч. Господи, какое счастье!.. Меня вызывали в тюремную контору, адвокат долго и нудно читал апелляцию… Я сказала ему: «Двадцать лет так двадцать!.. Скоро все кончится… Война идет к концу…» «Да-да, фрау Носович, — ответил он. — Мы проиграли эту войну! Но все-таки порядок есть порядок. Прочтите и подпишите апелляцию…» «Но мне это не нужно!» — сказала я. Знаете, что он ответил? «Сделайте это для меня!.. Пусть потом увидят, что я защищал вас, как мог…» А я слушаю его и думаю о вас… Вдруг вернусь в камеру и не застану!..
За дверью, в коридоре, нечеловеческий женский вопль. Крик женщины: «Я хочу жить!.. Я ни в чем не виновна!.. Убийцы!..» Слышны удары, крик стихает.
О б о л е н с к а я. Какой ужас!.. Это ведут на казнь… О в с я н н и к о в а (обнимая ее). Успокойтесь, Вики… Нам с вами это уже не грозит… Вы слышите? (Глазами указывает на притихшую Носович.) О б о л е н с к а я. Да-да… Но жаль эту несчастную…
Лязгает замок. Н а ч а л ь н и ц а вводит м а т ь М а р и ю.
Н а ч а л ь н и ц а. Прощальное свидание… Н о с о в и ч (вскрикивает). Прощальное?.. О в с я н н и к о в а (быстро). Фрау начальница, что вы пугаете заключенных? Ведь вы сами объявили, что смертную казнь нам заменили трудовым лагерем… Ну, что же вы молчите? Н а ч а л ь н и ц а. Да-да, конечно. Я сказала «прощальное» потому, что мать Марию отправляют в лагерь Равенсбрук… М а т ь М а р и я. Верно… Меня уже вызывали из пересыльного корпуса… О б о л е н с к а я. Нам всем заменили смертную казнь лагерем, мать Мария. М а т ь М а р и я. Слава богу, авось там встретимся… А может быть, после победы — осталось недолго… Ну а если мне суждено в лагере голову сложить — кланяйтесь России-матушке!.. Вики, обещай, дорогая, когда