— Согласен. В двадцать пять выглядит на сорок. Не то, что мы с тобой, да? — Пеппино специально говорил достаточно громко, чтобы его было слышно из дворца.

— Кто выглядит на сорок? Кто плешивый?! — Асканио, который никуда не ушёл, а тихо подслушивал под дверью, не выдержал такого наглого поклёпа и во второпях наизнанку надетой рубашке галопом выскочил из дворца к двум «виртуозам», чтобы доказать, что в свои двадцать пять он ого-го какой красавец.

— Вы, ваше высочество! — с подобострастной натянутой улыбкой ответил Маттео, а Пеппино всё это время лишь нервно гоготал на всю округу: «Га-га-га! Ах-ах-ах! Хрю-хрю-хрю!»

— Э, а ночи-то нынче холодные, — лыбясь, заметил Пеппино. — Как бы в таком лёгком костюме не простыли!

— Это возмутительно! Да я! Я волосатый, вот, можете убедиться! — принц наклонил голову для убедительности, демонстрируя свою густую шевелюру, и заметил, что в мешке что-то пошевелилось, от неожиданности он отпрыгнул от опасного содержимого подальше. — Что там? Быстро, признавайтесь! — скомандовал Асканио.

— Да так, ничего интересного, — лепетал Маттеуччо. — Просто спящая девушка. Мы нашли её в развалинах Колизея и поняли, что это Она. Дочь римского императора, уснувшая много веков назад, уколовшись веретеном. Говорят, что разбудить её может лишь поцелуй прекрасного принца.

— Поэтому, Маттео, понесли-ка её дальше. Наш друг Асканио не подходит под это определение. Ведь говорят, что мужчина красавец, если хоть чем-то внешне отличается от обезьяны! — Алабастри доставляло огромное удовольствие выводить принца из себя по любому поводу и без повода.

— Что?! Я красавец! Приглядись, несчастный. Я самый красивый обезьян из всех обезьян! — возмущённо выпалил принц, а потом, обхватив голову руками, тихо добавил: — Господи, что я несу… — с минуту постояв, Асканио решил, что докажет этим недоделанным, что он настоящий мужчина и что даже самая древняя старуха проснётся от его поцелуя. Он кинулся к девушке, но в темноте не смог высвободить Каролину из плена старого, пыльного мешка. Тогда Асканио решил отнести сокровище во дворец. Он обхватил мешок и попытался приподнять, но девушка в бессознательном состоянии была достаточно тяжёлой. Принц подходил к ноше с разных сторон, испробовал несколько вариантов захвата, всё оказалось тщетным, мешок не сдвинулся с места, а наглый Пеппино без остановки продолжал гоготать, глядя на потуги Асканио.

— Что стоите, истуканы? — смущённый и красный от стараний Асканио думал, как с достоинством выйти из сложившейся недостойной ситуации. — Негоже принцу всяких мумий таскать. Живо взяли и понесли мне это, гм, эту… в общем, в покои ко мне доставьте, — величество с силой вырвал из рук свой парик у опешившего Алабастри и, напялив грязный взлохмаченный кусок пакли непонятной формы на голову, с гордостью задрав нос, прошествовал по направлению к дворцу.

— Три-четыре, подняли, понесли! — звонким голосом проорал Пеппино.

— Что ты орёшь? Разбудишь её высочество! — возмутился Маттео.

— Не разбужу, старуха глухая, — шепнул Алабастри в ухо Маттео.

— Стоп. А куда мы её несём? — вдруг остановился Пеппино, когда они с Маттео уже занесли Каролину во дворец и остановились в коридоре.

— В покои принца, — хлопая ресницами, с лучезарной улыбкой ответил Маттео.

— Что?! Ты, балда, совсем ничего не понимаешь?! Да ведь после этого мамаша её на улицу выкинет, и плакала невеста принца! Асканио! Мы на диване её оставим до утра, слышь?..

— Какого ещё бобра? — послышался шамкающий строгий голос с лестницы.

На ступенях стояла Принцесса, в длинной ночной рубашке напоминавшая привидение. Без макияжа и парика, с залысинами на седой голове, с гневным взглядом и со свечой в руке, мама Асканио представляла устрашающее зрелище.

— Mamma mia! — заорал Маттео и, бросив свою ношу, максимально быстро для своего возраста удрал из дворца.

— Старый хмырь, — выругался Пеппино, а затем подумал про себя: «Это же женщина-мечта, подобная прекрасному увядающему цветку. Ведь женщины — как вино, чем старее, тем качественнее. Да и терпкость у них с годами повышается…»

— Ваше высочество! — громко воскликнул Пеппино. — Мы поймали бобра на шубу, куда отнести?

— Никуда, я должна взглянуть! — громко ответила старушка, спускаясь по лестнице и бросая гневные взгляды на сына. Асканио при виде матери быстро снял парик с головы и прикрыл просвечивающее сквозь рубаху причинное место, густо покраснев от стыда и одновременно синея от холода.

— Почему в таком виде?! Весь синий уже, идиот! Не хватало на тебя потом заморские лекарства тратить! А ну марш в тёплую ванну! Пеппино, проследи за этим чудовищем и отчитайся мне!

— Слушаюсь и повинуюсь, о госпожа, — смиренно ответил Пеппино. — Пойдёмте, мой синьор, я приготовлю вам такую ванну, после которой вы себя не узнаете! — с подозрительной улыбкой пообещал Пеппино, схватив принца за локоть и утянув в ванную комнату.

Стены комнаты были из белого мрамора, а пол и потолок — зеркальными. Пеппино очень любил посещать это место вместе с Принцессой, где помогал прекрасной старушке наносить маску на «три волосины» либо делать массаж, нежно и чувственно скользя руками по дряблой коже Принцессы.

Вздохнув по этим приятным процедурам, Пеппино отдал приказ слугам наполнить ванну.

В дальнем углу стояла просторная мраморная ванна овальной формы, в которой вполне могли поместиться двое. «Каролине непременно понравится здесь. Со мной», — подумал Пеппино и достал из кармана склянку с какой-то белой жидкостью.

— Смотрите, синьор, какое чудесное снадобье приобрёл я у восточного купца, — Пеппино показал пузырёк принцу.

— Что за дрянь? Ты доброго не принесёшь? Да и, кстати, про каких бобров ты там матушке вещал? В мешке же дочь императора или опять наврал? — Асканио медленно погрузился в тёплую воду, и неземное блаженство отразилось на его лице.

— Ах, что вы! Это сущее чудо — молоко горного козла. Повышает настроение и потенцию в десятки раз. Маттео пользовался, говорит, даже у него встал после одной процедуры, а что уж говорить о вас!

«Хы, я же не буду ему говорить, что Маттео никакой не „виртуоз“, просто придурок, вообразивший себя таковым, ибо не все дома!»

— А бобры… — продолжал Пеппино. — Что ж, это всего лишь шутка, я хотел преподнести сюрприз вашей матушке.

— Ну, давай своё козоко морного гозла! Тьфу, господи, молоко горного козла! И учти, если про бобров — правда, сам их целовать будешь.

«Нет уж, увольте, Маттео как-то раз целовался с самкой выдры, говорит — не понравилось! Тиной воняет!»