последней почтой пришло письмо, где она сообщала, что начала прихварывать. Мать ее тревожно ждет известий.

— Да, — сказал старик Беллингер, — здесь есть письмо для миссис Гелтерскелтер, или что-то в этом роде. Томми Райян занес его сюда. Вы говорите, что ее дочка там работает?

— В отеле! — проревел Фриц, подбирая вожжи. — Ей одиннадцать лет, и она не крупнее франкфуртской сосиски. Что за скряга этот Петер Гильдесмюллер! Я когда-нибудь отделаю его дубиной по дурацкой башке. Может быть, Лена сообщает в этом письме, что ей лучше? Ее мама будет рада. Auf wiedersehen^[3], херр Беллингер… Вы простудите ноги в ночной сырости.

— Будьте здоровы, Фрицци, — сказал старик Беллингер. — Вам приятно будет ехать в такую прохладную ночь.

Маленькие черные мулы пустились ровной рысью по дороге, причем Фриц по временам выкрикивал им громовым голосом слова ободрения и нежности.

Мулы занимали мысли почтальона, пока он не доехал до большого дубового леса, в восьми милях от Беллингера. Здесь размышления его были прерваны внезапным сверканием и выстрелами из револьверов и таким громким ревом, словно тут очутилось целое племя индейцев. Банда несущихся галопом кентавров окружила почтовый фургон. Один из них нагнулся над передним колесом, нацелился на возницу из револьвера и приказал ему остановиться. Другие схватили Дондера и Блитцена за поводья.

— Donnerwetter!^[4] — закричал Фриц изо всей силы своего громового голоса: — Was ist das?^[5] Руки прочь от этих мулов. Мы почта Соединенных Штатов.

— Ну, живей, немчура, — протянул меланхолический голос. — Разве ты не видишь, что ты попался? Поверни мулов и вылезай из повозки.

Надо отдать справедливость отчаянности Гондо Билля и широкому размаху его предприятий и тут же установить, что задержка фредериксбургской почты не являлась для него плановым подвигом. Подобно тому как лев, преследующий добычу, достойную его доблести, может придавить лапой кролика, случайно подвернувшегося на его пути, так и Гондо Билль и его шайка набросилась на мирный поезд мейнхерра Фрица, собственно, ради спорта.

Настоящая цель их зловещей ночной поездки была закончена. Фриц со своим почтовым мешком и мулами явился приятным отвлечением после тяжелых профессиональных обязанностей. В двадцати милях к юго-востоку стоял поезд с испорченным паровозом, бьющимися в истерике пассажирами и ограбленным почтовым вагоном. Это представляло серьезную работу Гондо Билля и его шайки. Захватив довольно большую добычу кредитками и серебром, грабители делали теперь широкий объезд на запад, через менее населенную область; конечною целью их путешествия было, переправившись вброд через Рио-Гранде, найти прибежище в Мексике.

Богатая добыча смягчила сердца отчаянных головорезов и превратила их в добродушных и веселых шутников.

Дрожа от чувства оскорбленного достоинства и немалого страха за свою безопасность, Фриц слез на дорогу и поправил соскользнувшие с носа очки. Грабители сошли с лошадей и пели, прыгали и выли, выражая этим наслаждение жизнью. Роджерс Гремучая Змея, стоявший у самых морд мулов, слишком резко рванул уздечку чувствительного Дондера: тот встал на дыбы и громко, протестующе зафыркал от боли. В ту же минуту Фриц с гневным криком бросился на массивного Роджерса и начал дубасить изумленного разбойника кулаками.

— Негодяй, — кричал Фриц, — собака, чурбан! У этого мула болит под удилами. Я оторву тебе голову с плеч, разбойник!

— У-у-у, — завыл Гремучая Змея, рыча от смеха и наклоняя голову, чтобы увернуться от ударов. — Эй, вы там, оттащите от меня эту кислую капусту.

Кто-то из шайки отдернул Фрица назад за полу пиджака.

И лес зазвенел от оглушительных замечаний Гремучей Змеи.

— Ах ты, венская сосиска! — дружески завопил он. — А он не слишком труслив для немца. Вишь, как заступился за своих животных. Мигом! А? Мне нравится, когда человек любит свою лошадь, даже если она только мул. Ишь ты, лимбургский сыр, проклятый! Так и накинулся на меня. Ишь какой! Ну, ну, мулик, я больше не сделаю тебе больно.

Может быть, с почтой и вовсе не стали бы возиться, если бы Бец Угрюмый, лейтенант шайки, не обладал некоторым опытом — а этот опыт обещал ему добычу.

— Послушай, капитан, — сказал он, обращаясь к Гондо Биллю, — в этих почтовых мешках, вероятно, найдется, чем поживиться. Я когда-то барышничал с этими немцами в окрестностях Фредериксбурга, и я знаю повадку этих арапов. В этот город пересылаются по почте крупные суммы денег. Эти немцы готовы лучше рискнуть тысячью долларов, отправив их завернутыми в бумагу, чем заплатить банку за перевод.

Гондо Билль, парень шести футов и двух дюймов росту, обладавший нежным голосом и решительным характером, уже вытаскивал мешки из фургона. В руке его сверкнул нож, и все слышали треск, когда он прорезал им жесткий брезент. Головорезы столпились вокруг фургона и начали разрывать письма и посылки; работа оживлялась добродушной руганью по адресу отправителей, которые словно сговорились, чтобы опровергнуть предсказания Бена Угрюмого. В фредериксбургской почте не нашли ни одного доллара.

— Как вам не стыдно, — торжественным тоном сказал Гондо Билль почтальону, — таскать за собой эти груды старой бумаги? Но что все это значит? Где вы, немцы, держите ваши деньги?

Почтовый мешок Беллингера лопнул под ножом Гондо, словно кокон. В нем оказалась только горсть писем. Фриц кипел от ужаса и возбуждения, пока не добрались до этого мешка. Он теперь вспомнил о письме Лены. Он обратился к предводителю шайки, умоляя, чтобы пощадили именно это письмо.

— Я очень благодарен тебе, немчура, — сказал тот взволнованному почтальону, — это, верно, как раз то письмо, которое нам нужно. Там, верно, лежит пачка кредиток, а? Вот оно. Дайте свету, ребята!

Гондо распечатал письмо, адресованное миссис Гильдесмюллер. Остальные окружили его, зажигая одно за другим скрученные фитилем письма. Гондо посмотрел с немым неодобрением на единственный лист бумаги, покрытый угловатым немецким шрифтом.

— Что это ты вздумал нас дурачить, немчура? Ты называешь это ценным письмом? Подло играть такие низкие шутки с друзьями, которые пришли помочь тебе распределить почту.

— Это по-китайски, — сказал Сэнди Гранди, заглядывая через плечо Гондо.

— Выдумал тоже! — заявил другой член шайки, бойкий юноша, разукрашенный шелковыми носовыми платками и никелевыми цепочками. — Это — стенография. Я раз видел в суде, как это делают.

— Ах, нет, нет, нет, это по-немецки, — сказал Фриц. — Это только одна маленькая девочка пишет письмо своей маме. Бедная маленькая девочка, больная, измученная работой, далеко от дома. Ах, неужели вам не