стыдно? Добрый господин разбойник, позвольте мне взять это письмо.
— За какого черта вы нас принимаете, старый шут! — сказал вдруг Гондо с суровым удивлением. — Вы, надеюсь, не хотели намекнуть, что мы недостаточно благовоспитанны, чтоб интересоваться здоровьем мисс? Ну, не мямли и прочти эти каракули сему высокообразованному обществу на простом языке Соединенных Штатов.
Гондо щелкнул предохранителем своего револьвера и нагнулся над маленьким немцем. Тот сразу начал читать письмо, переводя простые слова его на английский язык. Шайка грабителей стояла молча и напряженно слушала.
— Сколько лет этому ребенку? — спросил Гондо, когда письмо прочли до конца.
— Одиннадцать, — сказал Фриц.
— А где она?
— Она служит на каменоломне, в гостинице. Ах, ах, mein Himmel, маленькая Лена говорит, что она утопится. Я не знаю, сделает ли она это, но если сделает, ей-ей, я пристрелю этого Петера Гильдесмюллера из ружья.
— Вы, немцы, — сказал Гондо Билль с глубоким презрением в голосе, — давно опротивели мне. Посылаете ваших ребят на работу, когда им еще полагается играть в куклы на песочке. Вы просто какая-то чертова секта. Нам, видно, придется на время остановить ваши часы, чтобы показать вам: мы думаем о вашей сырной нации. Сюда, ребята!
Гондо минуту посовещался в сторонке со своей бандой, а затем они схватили Фрица и отвели его в сторону от дороги. Здесь они крепко привязали его к дереву парой веревок, а мулов привязали к другому дереву поблизости.
— Мы вам ничего дурного не сделаем, — успокоил его Гондо, — вы не умрете оттого, что немножко постоите привязанным к дереву. Теперь мы с вами распростимся; нам пора двинуться дальше. Шпрехен зи дейтш, немчура? Побольше терпения!
Фриц услышал громкий скрип седел; разбойники садились на лошадей. Затем раздался вой и громкий топот копыт, когда они врассыпную помчались галопом, по фредериксбургской дороге.
Фриц больше двух часов оставался привязанным к дереву, крепко, но не больно. Затем после взволновавшего его приключения наступила реакция, и он задремал. Он не знал, сколько времени он проспал, но его наконец разбудили, грубо встряхнув. Чьи-то руки развязывали веревки. Его поставили на ноги, оглушенного, смущенного духом и измученного телом. Он протер глаза, оглянулся и увидел, что снова находится среди той же шайки страшных бандитов. Они пихнули его к козлам фургона и сунули ему в руки вожжи.
— Валяй домой, немчура! — раздался повелительный голос Гондо Билля. — Ты доставил нам немало хлопот, и мы будем рады увидеть твой затылок. Ну, шпиль! Цвай бир! Живо!
Гондо вытянул руку и угостил Блитцена здоровым ударом хлыста.
Маленькие мулы ринулись вперед, довольные, что могут двигаться. Фриц понукал их, ошеломленный и сбитый с толку своим страшным приключением.
По расписанию, он должен был прибыть в Фредериксбург к рассвету. Но теперь он проехал по длинной улице городка в одиннадцать часов утра. Он должен был проехать мимо дома Петера Гильдесмюллера по дороге к почтовой конторе. Он остановил мулов у калитки и крикнул. Фрау Гильдесмюллер уже давно сторожила его, и к нему навстречу высыпала вся семья Гилдесмюллера.
Фрау Гильдесмюллер, толстая и красная, спросила, нет ли у него письма от Лены, и тогда Фриц возвысил голос и рассказал о своем приключении. Он передал им содержание письма, которое разбойник заставил его прочесть, и фрау Гильдесмюллер разразилась безумными рыданьями. Ее маленькая Лена утопится. Зачем она отправила ее из дому? Что теперь делать? Может быть, теперь уже поздно за ней послать? Петер Гильдесмюллер уронил свою пенковую трубку на тротуар, и она разбилась вдребезги.
— Женщина, — заревел он на жену, — зачем ты отпустила ребенка? Ты будешь виновата, если она к нам больше не вернется.
Все знали, что виноват был сам Петер Гильдесмюллер, и никто не обратил на его слова внимания.
Минуту спустя странный, слабый голос позвал: «Мама!»
Фрау Гильдесмюллер сначала подумала, что ее зовет дух Лены, но затем она кинулась к задку крытого фургона Фрица и с громким криком радости вытащила оттуда саму Лену; она осыпала поцелуями ее бледное личико и сжимала ее в объятиях. Веки Лены отяжелели от глубокого сна, вызванного переутомлением. Но она улыбалась и тесно прижималась к той, кого так жаждала увидеть. Здесь, среди почтовых мешков, завернутая в груду каких-то одеял и шалей, она спала, пока ее не разбудил шум голосов.
Фриц уставился на нее глазами, которые словно вылезали у него из очков.
— Gott im Himmel![6] — воскликнул он. — Как ты попала в мой фургон? Неужто я еще рехнулся после того, как меня убили и повесили разбойники?
— Вы привезли ее к нам, Фриц! — воскликнула фрау Гильдесмюллер. — Как нам вас отблагодарить. Скажи маме, как ты попала в фургон Фрица? — попросила фрау Гильдесмюллер.
— Не знаю, — сказала Лена, — но я знаю, как я выбралась из отеля. Принц спас меня.
— Клянусь короной императора, — заорал Фриц, — мы все посходили с ума.
— Я всегда знала, что он придет, — сказала Лена, садясь на свой узел с постелью, брошенный на тротуар. — Он пришел прошлой ночью с вооруженными рыцарями и взял штурмом замок людоеда. Они разбили всю посуду и выбили двери. Они швырнули мистера Мелони в бочку с дождевой водой, а миссис Мелони обсыпали мукой. Люди, спавшие в отеле, выпрыгнули из окон и помчались в лес, когда рыцари начали стрелять из револьверов. Я проснулась и выглянула на лестницу. И тогда принц подошел ко мне, завернул меня в одеяло и вынес меня на руках. Он был такой высокий, сильный и красивый. Только лицо у него было шершавое, как половая щетка; говорил он нежно и ласково, и от него разило шнапсом[7]. Он посадил меня на лошадь, прямо перед собой, и мы помчались по дороге, окруженные рыцарями. Он крепко держал меня, и я так и заснула и не просыпалась, пока не приехала домой.
— Ерунда! — воскликнул Фриц Бергман. — Детские сказки! Как ты попала из каменоломни в мой фургон?
— Принц привез меня, — уверенно сказала Лена.
И до сегодняшнего дня добрым гражданам Фредериксбурга не удалось добиться у нее другого объяснения.