его никак себя не проявила, боги тоже молчали. Ценнайру трясло как в лихорадке, она остывала, словно жизнь покидала ее.

Очен крикнул:

— Быстро! Пора действовать. Освободите стол.

Множество рук потянулось к посуде, но меч Брахта и сабля Кати оказались быстрее. Тарелки, чашки, графины — все попадало на пол, тонкий фарфор разлетался на мелкие кусочки. Вино текло как кровь. Вазирь-нарумасу начали распевать, другие рисовали на дереве древние символы, которые тут же начинали гореть, испуская запах миндаля.

— Раздевайся, — приказал Очен.

Ценнайра дрожащими онемевшими пальцами попыталась развязать шнурки, расстегнуть пуговицы. Катя выхватила из ножен у Брахта кинжал, грубо оттолкнула Каландрилла, вспорола Ценнайре тунику и разрезала рубашку. Каландрилл распахнул разрезанные одеяния и схватил Ценнайру за руки. Катя, встав на корточки, быстро стащила с нее ботинки и нижнее белье.

— Положите ее.

Очен подтолкнул Каландрилла к столу, указывая на пиктограмму на крышке. Каландрилл положил Ценнайру на дерево. Свет, испускаемый колдовскими знаками, переливался в капельках пота на ее обнаженном теле. Глаза Ценнайры распахнулись, губы зашевелились — Каландрилл склонился к ней ухом.

— Я люблю тебя, — пробормотала она, — я не сожалею, что бы ни…

Голос ее смолк, глаза закрылись, уголки губ опустились.

— Нет! — закричал Каландрилл. — Ты не можешь! Ты не должна умирать!

— Она жива. — Очен отпихнул его и склонился над распростертым телом. Руки его совершали загадочные пассы, оставляя за собой светящийся след. Он касался ее губ, груди, лба. Вазирь-нарумасу, стоя вкруг стола, продолжали напевать речитативом. Каландрилл услышал голос Очена:

— Это самое трудное. Трудное для нас, страшное для тебя.

— Страшное?.. — Каландрилл мотнул головой, отгоняя вопрос — времени для слов не было. — Что я должен делать?

Очен покосился на Ценнайру, словно убеждаясь, что жизнь еще не покинула ее, и быстро заговорил:

— В. тебе есть сила, превосходящая магию вазирь-нарумасу. Ты ее любишь, и это сейчас самое главное.

Каландрилл бессильно пробормотал:

— Я тебя не понимаю.

— И не надо. Действуй! — приказал Очен. — Твоя должна быть рука, коя вытащит у нее из груди то, что вложил туда Аномиус. Твоя должна быть рука, коя вернет ей живое сердце.

Холодный пот потек у Каландрилла по лицу, по спине и груди.

— Я не смогу, я не умею, я не хирург. Дера, я ее убью.

— Ты должен! — Очен схватил его за запястье, узкие глаза его метали искры. — Ненависть лишила ее сердца и превратила в зомби. Это была ненависть Аномиуса к тебе и твоим товарищам. Любовь должна вернуть ей сердце. Без любви нам не преуспеть, а из всех нас ты любишь ее больше. Действуй, или она умрет.

Каландрилл застонал от отчаяния и нерешительности. Он посмотрел на Ценнайру — тело ее блестело в поту, грудь поднималась и опускалась все реже, губы побелели, кровь уже не доходила до них.

— Действуй, — безжалостно повторил колдун, — или она умрет. Все в твоих руках.

Каландрилл заскрежетал зубами и состроил страшную гримасу. Он приказывал своим пальцам перестать дрожать, но безуспешно. И вдруг сильные руки схватили его за плечи и развернули — он оказался лицом к лицу с Брахтом.

— Начинай. — Керниец говорил стальным голосом, глаза его безжалостно сверлили Каландрилла. — Хватит распускать нюни. Делай.

— Если ты ее любишь, у тебя получится. — В серых Катиных глазах бушевал шторм. — Тебя направят боги.

Оглушенный, Каландрилл кивнул, произнося бессловесную молитву: «Дера, не покинь меня! Будь со мной. Если услужил я тебе, дай мне сил совершить это». Он отвернулся от голубых и серых глаз, натолкнулся на взгляд Очена и кивнул.

— Что делать?

Очен коротко улыбнулся:

— Дера благословила твой клинок, воспользуйся им.

Каландрилл быстро выхватил меч из ножен, но тут же заколебался. Это далеко не инструмент хирурга, это не острый скальпель, это длинный кусок металла, изготовленный для того, чтобы забирать жизнь, а не давать. Он казался ему неуклюжим, неуместным.

— Меч сейчас лучше любого скальпеля, — словно прочитал его мысль Очен. — Доверься богине.

Каландрилл облизал пересохшие губы, смахнул рукой навернувшиеся на глаза слезы. «Дера, отдаю себя в твои руки». Вслух он сказал:

— Говорите, что делать.

Очен коснулся ребер Ценнайры, длинным ногтем проведя тонкую линию, черной полоской проступившую на ее умирающей коже.

Каландрилл глубоко вздохнул, на мгновение закрыл глаза и склонился над столом, держа меч за эфес двумя руками. Вдруг руки его обрели уверенность и перестали дрожать. Взгляд его просветлел, словно через меч ему передалась вся мощь богини; сердце успокоилось, оно ровно и мерно билось у него в груди. Он приложил клинок к линии, начерченной Оченом, и надавил.

Плоть разверзлась, на коже выступило несколько капелек крови. Ее должно быть больше, она должна потечь рекой, если Ценнайра жива, подумал Каландрилл, но тут же отогнал от себя эту мысль.

— Глубже, — приказал Очен.

Каландрилл надавил сильнее, разрезая подкожную ткань и оголяя ребра, под которыми он увидел комок черной глины.

Речитатив вазирь-нарумасу усилился, от произносимых ими слов в палате горел яркий синий свет, он кружил, извивался вокруг клинка, который уже пульсировал сам по себе, искорки бегали по стали.

— Разрежь узлы, держащие его, — сказал ему на ухо Очен.

Меч был легок, он ничего не весил, совсем как скальпель; руки Каландрилла не дрогнули, когда он перерезал связки и артерии, скрепленные магией Аномиуса.

— Вытащи эту мерзость.

Каландрилл отложил меч, не заметив, кто его взял, сунул руки во впадину и вытащил глину. Она горела у него в ладонях, издавая кислый запах разложения — последнее напоминание о преступной магии Аномиуса. Юноша повернулся. Очен принял от него омерзительный комок. Зеду, продолжая произносить заклинания, наклонился и передал ему сердце Ценнайры — оно было теплым. Каландриллу показалось, что оно бьется. Очен бросил комок глины в шкатулку, протянутую одним из колдунов, крышка закрылась.

Очен вытер руки и сказал:

— Вложи ей сердце.

Каландрилл осторожно вложил сердце под ребра.

— Что теперь?

— Ты свое уже сделал, теперь наш черед.

Очен протянул руки ладонями вниз над разверстой раной; товарищи его сузили круг, также держа руки над раной; песнопение их усилилось, воздух потрескивал, синий огонь плясал вокруг них и Ценнайры. Каландрилл наблюдал за действом, затаив дыхание. Плоть Ценнайры зашевелилась, артерии и вены потянулись к сердцу, дотрагиваясь до него, прирастая, создавая мосты для обыкновенного человеческого существования. Разверстая плоть начала затягиваться, срастаться, в считанные мгновения на