работу неожиданно нашла. Ничего я на вас не рассердилась. Когда очень тяжело человеку приходится, он и побить может, хоть, конечно, и сдачу за это может получить, но все-таки бывает, что робкий на драку полезет, бывает. Жить у вас очень плохо мне было, ну, не беда, мы не нежные. Только вы напрасно, что я не понимала, что вам при мне невозможно работать. Я понимала и старалась не шуметь и не мешать, но такая уж громкая, никак тихо не умею. А это бывает — я привычная и то с некоторыми нашими девчонками заниматься не могу, фырчат и мне мешают. Если бы вы со мной когда-нибудь хоть разговорились, мы бы как-нибудь по-доброму сладились. А то я ведь видела, что очень вам противна, и вы мне опротивели здорово. И про вашу бесполезность тогда выпалила, но я знаю, что вы полезный, науку уважаю. И я не дура, только мне трудней выражать свои мысли, некогда читать, развиваться. Может-быть, и слова у нас плохие, но вы-то ведь мало с нами разговариваете, потому что с нами терпенье нужно. Лебезить я не умею, но и на вас я не сержусь и объективно даже уважаю вас, потому что вы ученый и много работаете. Мне теперь попрежнему кажется, что вы даже марксист, только я вас тоже не могла по-настоящему понять, потому что мне тоже с вами в одной квартире трудно было дышать. Мы уж очень разные. Денег я от вас не хотела взять, потому что вы не густо зарабатываете, мне Петровна говорила, а, кроме своей науки, разматываться не можете. Я это понимаю, тоже не люблю разматываться и работу нашла такую, чтобы учиться не мешала. Я тоже не такая плохая, как вам показалась. Вы ведь меня совсем не знаете. Только я не умею фигли-мигли и обращалась с вами безо всякой напыщенности».

Внизу, очевидно, после передышки или раздумья, прямей и старательней было выведено:

«С товарищеским приветом К. Камбулина».

Астахов долго чесал лоб и откашливался, прочитав письмо. Он не перестал ощущать радость освобождения, усладу вновь отвоеванного одиночества, но и утром на другой день ему мешала сосредоточиться на работе мысль о клепкином письме. Он думал:

— В одном эта налетчица права, что мы их, своих преемников, мало знаем. Пожалуй, да, совсем не знаем.

Он не считал себя в свои сорок шесть лет стариком, но вдруг ясно ощутил уход своей эпохи, благостную, уже старческую тягу к примиренью, к родству с идущими взамен по иным крутизнам и провалам, в иной броне, иной походкой, но продолжателями, звеньями одной цепи людей, живущих на земле одновременно с ним.

Когда пришла Петровна, Астахов вышел к ней с небольшой записочкой.

— Я вас попрошу, сходите, пожалуйста, в адресный стол, возьмите справку, где поселилась Клеопатра Ипполитовна Камбулина.

Успокоенный вернулся к своему письменному столу.

История с Клепкой больше в этот день ему работать не мешала.