пятидесяти лет я думала, что он никогда на самом деле не был заинтересован во мне. Можете ли вы представить себе, что я чувствовала так думая? Вы понимаете, почему я была настолько жалкой и благодарной, когда Генри простил меня, какой удивленной я была, когда он предложил принять меня обратно, вести себя, как будто ничего не случилось, даже хоть я и не была целомудренной? Я думала, какой он замечательный, благородный, достойный мужчина, раз так заботится обо мне. И он таким был, конечно, во многих смыслах: просто не тогда, не в тот раз.

― Я думаю, вот почему он так усердно работал с теми детьми. Чтобы искупить вину. Он знал, что сделал ужасную вещь и, что никогда не сможет рассказать о ней, даже мне ― особенно, мне ― и он знал, что, в конце концов, я того не стоила. Я даже не смогла родить ему детей, а он очень хотел стать отцом. Он, должно быть, понял, что должен был позволить мне уехать с Шоном и найти кого-то еще. Я думаю, вина и стыд лишила его многих лет жизни.

― Когда вы впервые это заподозрили? ― спросил Том, а Мэри выглядела так, будто собиралась отрицать, что что-либо подозревала, но либо она была слишком изнурена или знала, что он раскусит ее ложь.

― У меня есть, что показать вам, но вам придется потерпеть, ― сказала она. ― Мне нужна ваша помощь, чтобы подняться по лестнице.

Том протянул руку, и она положила свою холодную, крошечную руку на его. Ее кожа была бледнее, чем пергаментная бумага, и он мог разглядеть бегущие под ней голубые вены.

Вместе они поползли из гостиной по направлению к лестнице. Хелен последовала за их черепашьим медленным прогрессом, и, наконец, они дошли до лестничного пролета, где она отперла комнату, и они вошли внутрь. Мэри открыла комод, а затем достала журнал в кожаном переплете и старую шкатулку из красного дерева.

― Мой муж умер довольно неожиданно, и я оплакивала его, ― заявила она, ― ему было только пятьдесят пять, и у него не было времени, чтобы привести свои дела в порядок. У меня ушел почти год, чтобы со всем разобраться: его личными вещами, бумагами, всем. А затем одной ночью, более двадцати лет назад теперь, я поднялась в лофт. Я хотела посмотреть, какое барахло он хранит там. Я нашла это.

Она вручила Тому деревянную шкатулку, и тот открыл ее. Хелен и Том уставились на ее содержимое: четыре золотых монеты.

― Соверены, ― сказала Хелен.

― Несколько из них, ― сказала Мэри, ― не все. После того, как умер мой отец, мы купили этот дом. Генри сказал, что мы справимся, даже на зарплату школьного учителя, и я приняла это. Тогда, женщины не спрашивали своих мужей о деньгах: на домашние расходы, возможно, но не о крупных покупках. Люби, чти и повинуйся, такова была клятва. Я так думаю, что каким-то своеобразным способом, покупая этот дом для наc, мой муж чувствовал, что деньги остаются в семье. Он никогда не тратил соверенов на что-либо другое, насколько я знаю.

Том закрыл шкатулку и поставил ее обратно на комод.

― Генри забрал их, ― сказала она просто. ― Это был он, вламывался Джек в тот ящик или нет. Генри украл соверены у моего отца. Не потому что он был алчен или нуждался в них. Он забрал их, чтобы все обвинили Шона. Я не хотела верить в это, когда обнаружила их. Я продолжала размышлять о том, как они могли попасть к нему случайно, но его не было, чтобы спросить и... ― она вздохнула? чтобы показать, что никогда не могла найти рационального объяснения их присутствию в мансарде, ― ...тогда я просто попыталась не думать об этом, потому что альтернативы были слишком ужасны.

― Что Шон был мертв, а ваш муж ответственен за это? ― спросил он ее.

― Я не думала о такой связи, честно, не думала, даже тогда. Вместо этого, я гадала, оставил ли каким-то образом мой отец немного соверенов в мансарде и забыл о них, но он копил свои деньги как скряга. Тогда я задумалась, может, он дал Генри немного денег, так чтобы я не знала или, вероятно, не все соверены были украдены, эти остались. В худшие дни я гадала, украл ли все деньги Генри, но свалил это на исчезновение Шона. Я никогда не думала, что он мог убить Шона, ― сказала она им, ― но тогда я была совсем не удивлена, когда они нашли его тело. Опустошена да, но не удивлена.

― Это потому что вы знали все это время, ― сказал он, Мэри выглядела потрясенной.

― Но я же только что сказала...

― Глубоко внутри, имею я в виду. Вы не могли заставить себя развить ту единственную вероятность, которая оказалась правдой, но, когда тело Шона нашли, все встало на свои места.

Она медленно кивнула.

― Я думаю, я всегда знала, что Шон не просто покинул меня, и, когда они нашли его на том поле, я полагаю, что почувствовала себя в некотором роде оправданной. Разве это не ужасно? Если бы я на самом деле любила Шона, я бы, однозначно, предпочла бы, чтобы он сбежал с отцовскими деньгами и начал новую жизнь в Америке.

― Так, значит, Генри Кольер был вором и убийцей, и он оставил вашего отца без пенни.

― Он едва ли мог вернуть деньги моему отцу, ― сказала Мэри. ― Те соверены были алиби, ведь так? Они объясняли внезапное исчезновение Шона так, что все поверили. Шон был вором, он забрал соверены и сбежал. Если люди не могли найти его, это произошло, потому что он не хотел быть найденным. Никто не понял, что он так и не покинул деревню.

― Я провела всю свою замужнюю жизнь, думая, что я нечестивая, что Генри спас меня от себя самой. У меня ушло тридцать лет на то, чтобы понять, что мой муж мог быть вором и лжецом, и еще двадцать лет, чтобы узнать, что он был убийцей, хоть я и не могла быть уверенной в этом, пока вы, наконец, не рассказали мне.

― Мне жаль, ― сказал он.

― Ну, вам не стоит. Я должна была узнать правду после всех этих лет. Я не выходила много дней, когда обнаружила, что осталось от тех монет. Я просто оставалась в доме и плакала и плакала.

Она, должно быть, увидела свое отражение в зеркале над комодом.

― Они часто говорили, что я красивая, много лет назад.

― Вы были красавицей, ― сказал Том. ― Мы видели рисунки, помните?

― Но лучше бы я была некрасивой. Вы не считаете, что я была бы счастливее? Я думаю так. Внешность не благословение, она ― проклятье, если из-за этого люди крадут для тебя, дерутся за тебя, делают все, чтобы удержать тебя, даже убить другого человека.

Тогда она вручила ему книгу в кожаном переплете.

― Мой дневник. Я привыкла его вести, еще тогда, когда я была глупой маленькой девочкой. Этот том включает в себя как раз то время, когда я согласилась выйти замуж за Генри. Все здесь. Вся история: все, что случилось и то, как я чувствовала себя все это время. Я хранила его все эти годы. Он ваш, можете делать с ним все, что хотите.

Том принял тонкий томик из ее