вполне нормальным для своих коллег, ну, относительно.
― Это только твое мнение. Я не смогу опереться только на него.
Констебль потянулся в карман и вытащил конверт.
― Старший инспектор Кейн хотел, чтобы ты взглянул на это.
― Значит, Кейн послал тебя, ― обвинил его Том.
― Никто не посылал меня. Я пришел поговорить с тобой о деле Шона Доннеллана, ― и, когда Том недоверчиво посмотрел на него, он поднял руки. ― Ладно, Кейн дал мне письмо и попросил меня показать его тебе, когда я в следующий раз тебя увижу. Он знает, что мы..., ― и Брэдшоу, казалось, подбирал подходящую формулировку, ― сотрудничаем, ― объяснил он. ― Мы нашли это в его доме. Он даже не прятал это, просто оставил на столе для нас, на случай, если с ним что-то случится.
― Что это?
― Объяснение, ― и Брэдшоу вынул письмо из конверта и вручил его Тому, ― в некотором роде.
Том опасливо принял его.
― Но это же улика, разве нет? Мне не полагается видеть это.
― Мужчина мертв. Суда не будет. Просто скажем это от полицейского источника и забудем об этом, ― проинструктировал он Тома. ― Кейн уже согласовал это, ― он добавил, ― на верхах.
Брэдшоу постарался скрыть свое возмущение по поводу того, что старшему инспектору Кейну удалось официально санкционировать утечку информацию журналисту, когда его собственная неофициальная утечка для Тома Карни почти стоила ему всего. ― То есть ты говоришь, что ваше высшее руководство знает, что ты показываешь это журналисту? ― Они не тупые. Альтернативы выйдут боком всем. Том открыл письмо и его сразу же поразил беспорядочный почерк, которым, казалось, писали быстро и с усилием. Он показал его Хелен, и они прочитали про себя письмо вместе. Слова Винсента Эддисона были бессвязными, параноидальными, бредовыми нападками на общество в целом и на женщин в частности, которых он казалось винил во всех бедах мира. Письмо представляло собой бессистемную обличительную речь, в котором приводились цитаты из Библии, в качестве оправдания его убийств. Что более всего поражало, так это то, что он казался убежденным в том, что на самом деле не причинял вреда своим жертвам, он чувствовал себя уверенным, что спасает их. «Я не убиваю маленьких девочек», ― заключил его паучий почерк в основании страницы, ― «я делаю из них ангелов. Страдай маленькое дитя с приходом меня». ― Теперь ты видишь, чему мы противостояли, ― Брэдшоу сказал, когда Том закончил читать письмо. Том все еще размышлял о мотивах мужчины, который убил четырех напуганных маленьких девочек ни за что, чтобы они превратились в ангелов. ― Он был сумасшедшим, ― сказал он. ― Все это страдание из-за извращенной веры в Бога. ― Самое большое зло в мире совершается во имя религии, ― напомнил ему детектив. ― Так всегда было, так всегда будет. ― Я напишу статью, ― сообщил ему Том. ― И какова твоя позиция? ― В том, что никто не мог бы разглядеть эти безумные иллюзии в другом человеке. Брэдшоу поблагодарил его. ― Я так думаю, что мы еще увидимся, ― сказал он Тому, прежде чем уйти. Когда он ушел, ни Хелен, ни Том не чувствовали потребность заговорить долгое время. Вместо этого, они сидели на скамейке, наблюдая за прохожими и проезжающими мимо автомобилями. Хелен удивлялась тому, как жизнь в деревне, казалось, просто продолжалась своим чередом. Она знала, что это смехотворно, но каким-то образом, хотела, чтобы это прекратилось, чтобы все признали те сейсмические явления, свидетелями которых они стали. Вместо этого, все выглядело таким же спокойным и мирным, как и всегда. Она не могла этого знать, но рядом с ней, Том тоже об этом думал. Он мучительно пытался подобрать верные слова. Том знал, Хелен скоро объявит, что ей пора идти и что, как только заклятие, удерживающее их работавшими над этим делом вместе, разрушилось, как только несуществующий пузырь, в котором они находились на протяжении многих дней, лопнул, у них может не оказаться причины снова видеться друг с другом. Прямо сейчас, по причинам, о которых он не хотел слишком думать, Том отчаянно хотел избежать того, чтобы это произошло. Ему было нужно объяснить ей, что она зря держится за своего парня, который никогда не оценит ни ее, ни ее карьеру. Он хотел сказать, что хоть он и не знал, что ждет его в будущем, он хотел, чтобы она стала его частью. Он также знал Хелен достаточно хорошо, чтобы понять, что, если он скажет хоть что-то из этого прямо сейчас, она ударится в панику. Он останется чувствовать себя идиотом, пока она быстро исчезнет из его жизни навсегда. ― Что? ― спросила она его внезапно. ― Ничего, ― сказал он, ― я ничего не сказал. ― Но о чем ты думал? ― подтолкнула она его, она, казалось, слегка нервничала, будто ее беспокоило то, что он может сказать следующим. ― Думаю, ― начал он, ― что после такого дня как этот, мне и в самом деле понадобится выпить, ― а затем он с надеждой посмотрел на нее. ― Могу я тебя угостить? ― Нет, ― сказала она ему твердо, ― не можешь. Прежде чем он мог запротестовать, она встала на ноги. Когда он уже было подумал, что она собирается оставить его, сидящим на скамейке одного, она протянула ему руку и сказала: ― Я тебя угощаю. Пошли.
Брэдшоу постарался скрыть свое возмущение по поводу того, что старшему инспектору Кейну удалось официально санкционировать утечку информацию журналисту, когда его собственная неофициальная утечка для Тома Карни почти стоила ему всего. ― То есть ты говоришь, что ваше высшее руководство знает, что ты показываешь это журналисту? ― Они не тупые. Альтернативы выйдут боком всем. Том открыл письмо и его сразу же поразил беспорядочный почерк, которым, казалось, писали быстро и с усилием. Он показал его Хелен, и они прочитали про себя письмо вместе. Слова Винсента Эддисона были бессвязными, параноидальными, бредовыми нападками на общество в целом и на женщин в частности, которых он казалось винил во всех бедах мира. Письмо представляло собой бессистемную обличительную речь, в котором приводились цитаты из Библии, в качестве оправдания его убийств. Что более всего поражало, так это то, что он казался убежденным в том, что на самом деле не причинял вреда своим жертвам, он чувствовал себя уверенным, что спасает их. «Я не убиваю маленьких девочек», ― заключил его паучий почерк в основании страницы, ― «я делаю из них ангелов. Страдай маленькое дитя с приходом меня». ― Теперь ты видишь, чему мы противостояли, ― Брэдшоу сказал, когда Том закончил читать письмо. Том все еще размышлял о мотивах мужчины, который убил четырех напуганных маленьких девочек ни за что, чтобы они превратились в ангелов. ― Он был сумасшедшим, ― сказал он. ― Все это страдание из-за извращенной веры в Бога. ― Самое большое зло в мире совершается во имя религии, ― напомнил ему детектив. ― Так всегда было, так всегда будет. ― Я напишу статью, ― сообщил ему Том. ― И какова твоя позиция? ― В том, что никто не мог бы разглядеть эти безумные иллюзии в другом человеке. Брэдшоу поблагодарил его. ― Я так думаю, что мы еще увидимся, ― сказал он Тому, прежде чем уйти. Когда он ушел, ни Хелен, ни Том не чувствовали потребность заговорить долгое время. Вместо этого, они сидели на скамейке, наблюдая за прохожими и проезжающими мимо автомобилями. Хелен удивлялась тому, как жизнь в деревне, казалось, просто продолжалась своим чередом. Она знала, что это смехотворно, но каким-то образом, хотела, чтобы это прекратилось, чтобы все признали те сейсмические явления, свидетелями которых они стали. Вместо этого, все выглядело таким же спокойным и мирным, как и всегда. Она не могла этого знать, но рядом с ней, Том тоже об этом думал. Он мучительно пытался подобрать верные слова. Том знал, Хелен скоро объявит, что ей пора идти и что, как только заклятие, удерживающее их работавшими над этим делом вместе, разрушилось, как только несуществующий пузырь, в котором они находились на протяжении многих дней, лопнул, у них может не оказаться причины снова видеться друг с другом. Прямо сейчас, по причинам, о которых он не хотел слишком думать, Том отчаянно хотел избежать того, чтобы это произошло. Ему было нужно объяснить ей, что она зря держится за своего парня, который никогда не оценит ни ее, ни ее карьеру. Он хотел сказать, что хоть он и не знал, что ждет его в будущем, он хотел, чтобы она стала его частью. Он также знал Хелен достаточно хорошо, чтобы понять, что, если он скажет хоть что-то из этого прямо сейчас, она ударится в панику. Он останется чувствовать себя идиотом, пока она быстро исчезнет из его жизни навсегда. ― Что? ― спросила она его внезапно. ― Ничего, ― сказал он, ― я ничего не сказал. ― Но о чем ты думал? ― подтолкнула она его, она, казалось, слегка нервничала, будто ее беспокоило то, что он может сказать следующим. ― Думаю, ― начал он, ― что после такого дня как этот, мне и в самом деле понадобится выпить, ― а затем он с надеждой посмотрел на нее. ― Могу я тебя угостить? ― Нет, ― сказала она ему твердо, ― не можешь. Прежде чем он мог запротестовать, она встала на ноги. Когда он уже было подумал, что она собирается оставить его, сидящим на скамейке одного, она протянула ему руку и сказала: ― Я тебя угощаю. Пошли.