трети из них я должен был завтра раздать всем рабочим в качестве зарплаты. Оставшаяся треть уходила в Питер – Андрюху я по-любому не подставлю. Ни на взятку ногинским ментам, ни на откат генералу не оставалось ни копейки. А платить мордастым и тупым ногинским паразитам я, разумеется, даже и в мыслях не держал.
Сидя на полу, я смотрел на деньги, и меня раздирали противоречивые чувства. Оставшиеся платежи за школу и дом культуры, благодаря которым я смог бы рассчитаться со всеми, я должен был получить через несколько дней и очень на них рассчитывал. А в сложившейся ситуации о них уже можно было забыть – не получивший вовремя своих законных денег Кошелев не пошевелит для меня даже пальцем. Лежавшие передо мной деньги были мои. Мои заработанные деньги, снятые с моих счётов для оплаты долгов.
Вдруг остро навалилось осознание, что мой бизнес кончился, и я снова останусь неимущим и бездомным приезжим. На днях закончится срок оплаты за мою уютную квартиру. Мне снова придётся начинать всё с нуля.
Сто тысяч долларов, предназначенных на зарплату рабочим, лежали передо мной отдельной стопкой банковских упаковок. Сто тысяч, которые давно уже были моими. Мои сто штук баксов, наличкой.
«Да что мне, в конце концов, за дело до этих грёбаных, ничтожных молдаван?» – пронеслась в голове мысль. Кто они для меня? А кто для них я? Отец родной? Да пошли они на хер. Любой нормальный человек на моём месте никогда не отвёз бы последнее бабло каким-то молдаванам. Кого волнует чужое горе? Я забуду об их существовании ровно через неделю. Максимум проблем, которые они способны доставить, это звонить мне на мобильный и просить о чём-то своими жалостливыми голосами… Отключить мобильник – и всё! Нет больше молдаван.
И вдруг вспомнился Хохол, тогда, в такси, когда ехали в Развилку: «От жизни надо брать всё… Рвать надо! На себя!»
Много ли он вырвал у жизни, обокрав меня тогда? Всё просрал и снова превратился в нищего гастарбайтера, каким и был. А в итоге от Хохла вообще остались лишь мозги, разбрызганные по подмосковному асфальту… Да и сам я – давно ли я был таким же нищим и бесправным эмигрантом?
В голове многочисленным повтором вертелся припев из «Касты»: «Не забывай свои корни, помни – есть вещи на порядок выше».
Нет, не выветрятся у меня из головы эти молдаване. Ни за неделю, ни за всю жизнь. Я скрипнул зубами, смахнул деньги в портфель и налил в бокал ещё коньяку. Плевать. Будь что будет. Уподобляться Хохлу я точно не стану. Да не впервой мне начинать всё сначала. В крайнем случае, продам машину и на вырученные деньги чего-нибудь придумаю. В конце концов, я молод и здоров. И живу в своём городе. И мне, в отличие от этих несчастных молдаван, нет нужды ездить на заработки чёрт знает куда. Успокоившись, я набрал номер Наковальни.
– Привет, Андрюх. Скажи-ка, твоя квартира в Отрадном ещё свободна?
– А что, – заржал он в трубку, – ты уже готов её купить?
Наутро я прибыл в Окулово, собрал всех бригадиров в одном из вагончиков и полностью со всеми рассчитался. В их глазах благодарность перемешивалась с сочувствием – все прекрасно понимали, в какой ситуации я оказался, и тем ценнее для них были полученные деньги. – Скажи, Евгений, – спросил меня один из них, – а что нам теперь делать? – Да не знаю, мужики, – устало ответил я. – По домам, наверное, разъезжаться. Больше вам здесь денег не дадут. Максимум завтра на объект выйдут совсем другие люди, поэтому вам лучше собрать вещи, чтобы не суетиться, когда будут выгонять. Но сейчас, в принципе, сезон ещё продолжается и работу найти вполне реально. Я поспрашиваю там у своих… Сам обеспечить вас объёмами пока не могу, уж извините. – Не волнуйся, Евгений. Мы не пропадём. Если понадобимся, звони. Спасибо, что не кинул нас. Бог тебя за это не оставит.
И Бог не оставил. Через два часа я ставил машину на стоянку у дома, намереваясь взять такси до Ленинградского вокзала. Выйдя из машины, я щёлкнул пультом сигнализации и насторожился – сзади послышался шум покрышек, лёгкий взвизг тормозов и звук открываемых дверей. Обернувшись, я увидел стоящую поодаль красную «девятку» с подмосковными номерами, троих направлявшихся в мою сторону мужчин с изрядно потёртыми бейсбольными битами в руках, и моментально всё понял. Я оглянулся. Бежать со стоянки было некуда. Да и бесполезно – наверняка у них было что-нибудь посерьёзней бит, могли бы и выстрелить в спину, а подставлять смерти задницу мне не хотелось. Я покрепче вцепился в ручку портфеля с оставшимися деньгами и прикрыл глаза, а когда открыл их снова, успел увидеть только взлетевшую перед лицом биту, а потом в голове раздался хруст, и всё померкло.
Наутро я прибыл в Окулово, собрал всех бригадиров в одном из вагончиков и полностью со всеми рассчитался. В их глазах благодарность перемешивалась с сочувствием – все прекрасно понимали, в какой ситуации я оказался, и тем ценнее для них были полученные деньги. – Скажи, Евгений, – спросил меня один из них, – а что нам теперь делать? – Да не знаю, мужики, – устало ответил я. – По домам, наверное, разъезжаться. Больше вам здесь денег не дадут. Максимум завтра на объект выйдут совсем другие люди, поэтому вам лучше собрать вещи, чтобы не суетиться, когда будут выгонять. Но сейчас, в принципе, сезон ещё продолжается и работу найти вполне реально. Я поспрашиваю там у своих… Сам обеспечить вас объёмами пока не могу, уж извините. – Не волнуйся, Евгений. Мы не пропадём. Если понадобимся, звони. Спасибо, что не кинул нас. Бог тебя за это не оставит.
И Бог не оставил. Через два часа я ставил машину на стоянку у дома, намереваясь взять такси до Ленинградского вокзала. Выйдя из машины, я щёлкнул пультом сигнализации и насторожился – сзади послышался шум покрышек, лёгкий взвизг тормозов и звук открываемых дверей. Обернувшись, я увидел стоящую поодаль красную «девятку» с подмосковными номерами, троих направлявшихся в мою сторону мужчин с изрядно потёртыми бейсбольными битами в руках, и моментально всё понял. Я оглянулся. Бежать со стоянки было некуда. Да и бесполезно – наверняка у них было что-нибудь посерьёзней бит, могли бы и выстрелить в спину, а подставлять смерти задницу мне не хотелось. Я покрепче вцепился в ручку портфеля с оставшимися деньгами и прикрыл глаза, а когда открыл их снова, успел увидеть только взлетевшую перед лицом биту, а потом в голове раздался хруст, и всё померкло.