ужаса, начавшего терзать ее. Тут зубы ее дружно застучали, все тело задрожало, как в лихорадке. С мгновение, оглушенная и лишенная воли, она оставалась на месте, не зная, ни куда податься, ни что делать. Затем ее перепуганный взгляд упал на проход из ее приемной внутрь, где находились лаборатория Стерна и его кабинет. На месте двери сохранилось несколько изъеденных червями досок и острых щепок, едва поддерживаемых ржавыми петлями. Она заковыляла туда. Окутывая ее, вокруг по всему телу струились пряди длинных волос, точно у средневековой Годивы^[1], а глаза наполнили обильные женские слезы. Идя к двери, она вскричала в испуге:

— Мистер Стерн! О, мистер Стерн! Вы умерли? Тоже умерли? Не может такого быть, это слишком ужасно!

Она коснулась двери. Та опала на пол густым крошевом. Густая пыль взметнулась клубами и заплясала в единственном солнечном луче, проникшем сквозь затканное паутиной окно.

Не без колебаний, ибо ее снедал страх, как бы в кабинете не обнаружилось что почище, Беатрис все-таки всмотрелась в беловатую завесу пыли, оперев левую руку о заплесневелый косяк. А затем с криком устремилась вперед, но в этом крике ужас сменился радостью, а отчаяние надеждой. Беатрис начисто забыла о том, что, не считая покрова длинных густых волос, она полностью обнажена, забыла о запустении и о разрушениях вокруг.

— О, благодарение небесам, — вырвалось у нее. Там, в кабинете, над остатками множества вещей возвышалось нечто знакомое. Ее ошеломленному взгляду предстало нечто в людском облике. А именно Аллан Стерн. Живой. Он всматривался в нее глазами, ничего не видевшими, и все же тянул к ней наугад руку, вяло и неуверенно. Живой. Значит, она не совсем одна среди руин своего прежнего мира, нет, не одна.

Глава 2 ОСОЗНАНИЕ

Радость в глазах Беатрис сменилась отчетливым недоумением, как только она взглянула как следует. Да он ли это? Да, насколько она его знала. Она узнала шефа даже в этих невообразимых лохмотьях, облепивших его тело, даже со скрывающими нижнюю часть лица длинной, запорошенной рыжей пылью бородой и огромными усищами, и взглядом, полным исступленного непонимания. До чего он изменился. Она представила себе на миг того прежнего своего работодателя, аккуратного, чисто выбритого, хорошо одетого, властного, способного разрешить сотню сложнейших проблем, направляющего бессчетные инженерные работы. И вот он стоит, растерянный и охваченный сомнениями. Затем, услышав звук ее голоса, он нетвердым шагом направился к ней, раскинув руки. Остановился. Взглянул на нее. Беатрис увидела испуг в его моргающих красных глазах. Но почти мгновенно инженер восстановил власть над собой. Прямо на глазах у Беатрис, не дыша замершей у двери, страх в его взгляде угас, и к инженеру вернулась утраченная было решимость. Беатрис восторженно затрепетала. И, хотя в течение долгой паузы не произносилось ни слова, а мужчина и женщина лишь глядели друг на друга, точно два ребенка на мрачном незнакомом чердаке, между ними проскочила искра понимания.

А затем по-женски, так же непроизвольно, как она дышала, Беатрис устремилась к нему. Забыв обо всех условностях и о том, в каком она виде, она схватила его за руку. И дрожащим голосом закричала:

— Что это? Что все это означает? Скажите мне! — и приникла к нему. — Скажите мне правду, помогите мне! Это все на самом деле?

Стерн поглядел на нее в изумлении. Улыбнулся загадочной невеселой улыбкой. Оглядел все вокруг себя. Затем его губы безмолвно шевельнулись. Он сделал вторую попытку, на этот раз успешную.

— Ну-ну, — хрипло произнес он, словно пыль и сухость бессчетных лет состарили его голос. — Ну, не нужно так бояться. Кажется, что-то стряслось здесь, пока… пока мы спали. Что это, я пока не знаю. Но выясню. В любом случае, пока не о чем тревожиться.

— Но взгляните, — она указала на отвратительное запустение.

— Да, вижу. Но это не беда. Вы живы. Я жив. Нас уже двое. Может, еще кто отыщется. Скоро увидим. Что бы ни случилось, мы победим, — он описал поворот и, волоча за собой обрывки и отрепья того, что было раньше деловым костюмом, побрел через нагроможденный на полу хлам в сторону окна.

Если вам доводилось видеть потрепанное непогодой пугало на ветру, вы имеете некоторое представление о том, как он выглядел. Ни один матерый бродяга не смог бы явить собой подобное зрелище. Вниз по плечам ниспадали его ровные запыленные волосы. Спутанная бородища свисала ниже талии. Даже брови, некогда, пожалуй, редкие, превратились в тяжелые козырьки над глазами. Разве что шеф не стал седым и согбенным, казалось, он все еще сохраняет упругость мужчины в расцвете сил, не то можно было бы подумать, что это некий древний Рип Ван Винкль^[2] вернулся к жизни после своего приключения, имевшего место в этой самой башне.

Но он дал себе мало времени на созерцание или на заботы о своей наружности. Быстрым движением он смахнул паутину со всеми пауками и мертвыми мухами, застившую взгляд, с оконного стекла. И высунулся наружу.

— О небеса! — вскричал он и отступил на шаг. Девушка подбежала к нему.

— Что это? — воскликнула она, едва дыша.

— Понятия не имею. Пока. Но что-то весьма значительное. Что-то всемирное. Это… это… но нет, вам лучше не выглядывать. Повремените.

— Я должна знать все. Пустите меня.

Она очутилась с ним рядом и выглянула в ясный солнечный свет поверх обширного пространства города. Целый миг царило полное молчание. И в нем отчетливо слышалось негодующее гудение мухи, угодившей в паутину. Дыхание мужчины и женщины стало частым и шумным.

— Все разрушено, — произнесла Беатрис. — Но тогда…

— Разрушено? Похоже на то, — инженер ответил ей с немалым усилием, едва удерживая эмоции. — Почему бы не выразиться откровеннее? Лучше немедленно настроиться на приятие самого худшего. Я не вижу никаких признаков кого-либо еще.

— Худшее? Вы имеете в виду…

— Я имею в виду, что мы видим то, что видим. И вы можете истолковать это не хуже, чем я.

Опять молчание. Они глядели наружу с чувствами, для которых не находилось ни слов, ни интонаций. Непроизвольно инженер обвил свою испуганную служащую рукой и привлек ее к себе.

— И последнее, что я помню, — прошептала она, — это… ну, просто после того, как вы кончили диктовать эти спецификации по Тонтонскому мосту, я внезапно почувствовала… такую сонливость. Лишь около минуты я думала, что вот закрою ненадолго глаза и отдохну, а потом… потом…

— Это? — он повел рукой вокруг.

Она кивнула.

— У меня то же самое, — откликнулся он. — Что за дрянью по нам шибануло? По нам, и по всем, и по всему? Хотя выходит, нам повезло. Я жив, здоров, в здравом уме,