========== 1. ==========

I. Branle de Louve.

Не помню, как я ступил за порог,

Но вот тяжелое небо над разбитой дорогой,

В конце которой врут, что нам обещан покой.

Над нами развернуто зимнее знамя.

Нет лиц у тех, кто против. Нет лиц у тех, кто с нами.

Не смей подходить, пока ты не скажешь, кто ты такой.

На улице ярость ревет моторами.

Закатан в асфальт тот лес, в котором

Нам было явлено то, чего не скажешь в словах.

Я слышу работу лопат.

На нас направлены ружья заката.

Но скоро их патроны начнут взрываться

У них прямо в стволах!

Я чувствую спиной, как вокруг нас сгущаются тени.

Река пылает и мосты над нею разведены.

В своей доброте, Господь дарует нам, что мы хотели.

Дарует любовь. Любовь. Любовь во время войны.

И я протягиваю ладонью ладонь.

Но это все равно, что гасить бензином огонь.

Рука в руке — пропасть. Я знаю этот бред наизусть.

И я не помню, кем был, и не знаю, кем стал.

Но кровь моя теперь сильнее, чем сталь.

Им крепко не повезет, когда я проснусь.

Я знаю умом, что вокруг нет ни льдов, ни метели.

Но я по горло в снегу, глаза мои не видят весны.

Господи, скажи мне, кто мы, что мы так хотели,

Чтобы любовь, любовь, любовь,

Любовь, любовь, любовь

Обязательно во время войны.

Аквариум, “Соль”, 2014.

Санса шла по пустому коридору Винтерфелла. Коридор был совершенно пуст, и оттого стук ее каблуков по плитам пола казался особенно громким. В правой руке она держала свечу в подсвечнике, но на самом деле свеча ей не требовалась — эти коридоры ей были знакомы как свои пять пальцев, но ходить в темноте — означало давать лишний повод сплетникам почесать языками. В замке и округе — она отлично знала это от своих служанок — и так уже ходят о ней слухи один хуже другого.

Как всегда в конце дня, он чувствовала ломоту в спине — плащ начинал давить на плечи так, как будто был сшит из железа и подбит камнями. Но она никогда не снимала его — на нем были застежки в виде волчьих голов, знак ее власти. Войдя в свою спальню, соединенную с солярием, Санса тщательно заперла дверь, поставила свечу на стол и тяжело оперлась о него сжатыми кулаками. Ее личная служанка Эдвина, как всегда, оставила на столе маленькую чашу горячего вина, накрытую крышкой, чтобы питье не остывало. Пить Сансе не хотелось, да и вкуса вина она, по своему обыкновению, не почувствует, но без него она не сможет заснуть. Быстро — насколько это возможно — она осушила чашу, со стуком поставила ее на стол, затушила свечу и легла на постель поверх одеял, не раздеваясь и даже не сняв тяжелого плаща. «Точно покойница на столе» — подумала Санса, и эта мысль почти заставила ее улыбнуться. Грязные каблуки ее сапожек пачкали мех покрывала, но она сейчас не хотела об этом думать — разве не для этого у нее есть слуги? Она продолжала лежать с открытыми глазами, и постепенно начала различать очертания комнаты в темноте, которую еле-еле разгоняли тлеющие угли в камине — потолок, каминная полка, стол, заваленный кусками пергамента и перьями, огромный комод и сундуки, где хранилась ее одежда, кресло у очага и так далее. Спальня ее родителей — когда-то в детстве им не разрешалось сюда заходить, а сегодня вся эта комната в ее распоряжении, как и весь замок.

Санса вздохнула. Кажется, у нее опять приступ бессонницы, а она приносит с собой мысли, которые не хочется обдумывать и воспоминания, которым не хочется давать волю. Вот сейчас она лежит и сравнивает себя со своей матерью леди Кейтилин. Она — теперь Санса видела это — совершила несколько ошибок, которые косвенно привели к гибели их дома. Но она — это Санса тоже видела — была не виновата. Она делала все, чтобы защитить своих детей, и не ее вина, что у нее не вышло. Точно также и ее отец — хотел добиться справедливости, хотел быть хорошим десницей. А в итоге — оба погибли страшной смертью, как и трое из их детей, а остальных перемололо так, что иногда думаешь, может быть смерть была бы милосерднее этого полукалечного существования остатков их семьи. И все же много лет они спали в этой постели, любили друг друга и были счастливы. А она нет. Санса Старк, леди Винтерфелла не была счастлива, и никто был не в силах ей помочь.

В душе всколыхнулась подавляемая, но постоянно тлеющая обида — она тянет всю ношу одна. Целыми днями она постоянно занята делами: распоряжается деньгами и имуществом, принимает просителей, решает споры, помогает, успокаивает, одобряет; она должна за всем следить, все помнить, всегда держать себя в руках и не показывать тем, кто ей служит, свою усталость, скуку или огорчение. От мейстера Волкана большой помощи нет — он честно и усердно исполняет все обязанности мейстера, но с умом и опытом жизни на Севере мейстера Лювина ему не сравниться. Что же до Арьи и Брана… Санса снова вздохнула. Несмотря на примирение, которое залечило одну из самых старых ран в ее душе, никакой близости между ней и сестрой не возникло. Наоборот, она еще более ясно увидела, насколько они разные — а странная жизнь Арьи в Браавосе, о которой та ничего не рассказывала, создавала между ними стену. Санса знала, что Арья без колебаний убьет любого, кто захочет навредить ее сестре, но и ее саму убьет, если по какой-то причине сочтет это правильным. А Бран — Бран ее пугал. Он не просто превратился из милого живого мальчика, которого она помнила, в холодного и замкнутого юношу, казалось, холод, царящий за Стеной, выстудил в нем все человеческое — жалость, сочувствие любовь. Санса не забыла слез леди Миры Рид, которая пожертвовала ради брата столь многим, чтобы потом от нее избавились как от ненужной вещи. Зачем он пересказал ей то, что видел в своих видениях — чтобы снова заставить ее вспоминать о том, что она стремилась забыть? Чтобы причинить боль? Чтобы показать свое могущество? После того разговора Санса тщательно следила, чтобы о Бране должным образом заботились и выказывали должное уважение как сыну лорда Старка и ее брату, но сама его избегала и почти не говорила с ним.

Так или иначе, благодаря ее заботам Винтерфелл возродился к жизни — здесь снова сидел Старк, была еда, тепло, защита. Но ее собственная душа представлялась ей разоренным домом — сквозь выбитые двери и