тобой про это говорить…

Про что? Ей на мгновение показалось, что она видит обрушивающиеся стены и чувствует нестерпимую боль в голове от страшного удара. Потом наступила ночь… Что это было? Где? Когда? Господи, хотя бы вспомнить свое имя!..

— Ничего, подруга, — сказала соседка. — Главное — живы остались. А ведь были на волосок от смерти. Попить хочешь?

— Да. Дайте, пожалуйста.

Женщина опять наклонилась над ней и спросила с тревогой:

— Ты что, не узнаешь меня?

— Узнаю… — Она попыталась улыбнуться. — Дай водички.

— Лучше сочку вишневого, твоего любимого, — сказала женщина. — Тут тебе муж целую упаковку притащил.

Вот как, она, оказывается, замужем! Тревога охватывала ее все сильнее. Все слова соседки по палате были для нее пустым звуком.

Но она ни за что не хотела признаваться, что начисто потеряла память. Нельзя сдаваться. Надо подождать. Ведь она только что вышла из глубокого шока. Память вернется.

А что, если нет?…

Июнь 1999 года. Маньяк

Шорохов, счастливо избежавший встречи с милицейским нарядом, маньяком себя не считал. Маньяк — это некто взлохмаченный и бледный, с безумным блеском в глазах и нервным тиком. От такого встречные шарахаются. А он, Шорохов, был тих и плюгав. Причем настолько, что даже осторожные воробьи нахально скакали по тротуару, не уступая ему дороги. Он к этому давно привык и не мучился бы комплексами, если б не одна беда. Форменная беда у Шорохова была с женщинами.

В свои сорок с лишним лет он так и не испытал физической близости ни с одной. Непроходящие юношеские прыщи на лбу и вечно потные ладони отпугивали от Шорохова даже самых неприхотливых. В ответ он презирал женщин всей душой. Психологической защитой ему служила давно застрявшая в голове мысль: он, Шорохов, просто не нашел еще свою королеву. Все эти жалкие кривляки явно не стоили его внимания.

Все переменилось несколько лет назад. Он наконец увидел свою королеву, и внезапное возбуждение, которое Шорохов испытал в этот момент, в считанные секунды довело его до оргазма.

Он опомнился, услышав собственный звериный стон. Счастье, что в этот момент рядом никого не оказалось. Впрочем, иначе и не могло быть, поскольку Шорохов сидел в своей однокомнатной холостяцкой халупе, куда даже солнце заглядывало не часто, да и то на полчаса.

Его королева возникла на экране старенького «Темпа», всегда включенного, когда Шорохов находился дома. Шорохов только увидел ее — и сразу понял: случилось! Королева еще не знала, что в этот момент соединились две потерянные половинки. Но Шорохов это знал. С той поры он старался не пропустить ее очередного появления на телевизионном экране. Он обклеил ее фотографиями, вырезанными из журналов, все стены своей комнаты, и коридор, и кухню, и ванную, и даже сортир, чтобы ни на миг не расставаться с ней.

Шорохова ничуть не смущало, что его королева была настоящей звездой со шлейфом многочисленных поклонников, а он, Шорохов, всего навсего — линейным контролером на маршруте 15-го троллейбуса, от Лужников до Трубной площади. Для подлинной страсти такие мелочи не имели значения.

К неожиданному удару со стороны судьбы Шорохов не был готов. И когда его королева вдруг внезапно исчезла с экрана и с печатных страниц, он едва не наложил на себя руки. Два бесконечно долгих года Шорохов прожил в каком-то липком тумане. А потом, так же внезапно, королева объявилась вновь. Еще красивее, чем прежде.

Шорохов не простил ей предательского исчезновения. Достойным ответом могла быть только измена. Шорохов должен был заставить ее помучиться, как мучился он в течение двух лет. Но по-прежнему ни одна из женщин не хотела помочь Шорохову осуществить его сладкую месть.

И тогда в его воспаленном мозгу возникла мысль о краже в «Интиме». Он как-то забрел в этот магазинчик и вышел оттуда потрясенный. Латексная надувная женщина в полный рост поразила его воображение.

Кражу он совершил неумело. Долго возился с замком в дверях черного хода и едва унес ноги буквально за пять минут до прибытия милицейской машины.

Вернувшись домой, Шорохов до зеленых кругов в глазах надувал латексную женщину. Потом уложил ее на тахту — и внезапно растерялся.

Кукла лежала на спине как живая, покорно раздвинув ноги. Шорохов, сотрясаясь от внутренней дрожи, разделся и прилег рядом. Затем начал ласкать потной рукой резиновую плоть. Желание не возникало. Тогда он стал щипать ее, стараясь причинить боль, и даже укусил дерзко торчащий сосок. Все напрасно.

И тут словно вспышка обожгла Шорохова. Ему на миг представилось, что рядом с ним лежит его королева. И он овладел куклой, плача от счастья.

Потом он лежал с ней рядом, всхлипывая, и все гладил и гладил ее ноги, живот, грудь. Он шептал какие-то нежные слова, называя куклу чудесным именем своей королевы.

Но внезапно Шорохов неосторожным движением задел скрытый клапан, и его безмолвная любовница стала на глазах опадать, выпуская воздух. Он с ужасом смотрел на сморщившуюся оболочку, пока слепая ярость вдруг не захлестнула его. Шорохов метнулся в ванную и вернулся к тахте с открытой опасной бритвой. Он с сопением резал и рвал латексную плоть, пока не выбился из сил. Превратив куклу в гору бесформенных обрезков, он с недоумением посмотрел на бритву, зажатую в руке. Посмотрел — и понял, что теперь он должен сделать.

Так страдать дальше было немыслимо. Ему нужно объясниться со своей королевой раз и навсегда. Напрямую, глаза в глаза. Он должен силой привести ее к себе, как и подобает настоящему мужчине. Пусть даже приставив к горлу бритву. Потом она поймет, что иначе и быть не могло. Поймет и простит. Но если нет… Что ж, тогда она сама виновата.

Шорохов потрогал лезвие бритвы пальцем и сумрачно улыбнулся. Лезвие ничуть не затупилось…

Октябрь 1997 года. Несчастные родители

Пожилым супругам не хватило четырех часов полета, чтобы пережить запоздалое раскаяние. А в Москве об этом уж совсем подумать было некогда. Их взяли в оборот прямо на летном поле.

Едва Станислав Адамович и Верунчик спустились по трапу, к ним подошли два неприветливых субъекта и без церемоний усадили в машину, поджидавшую рядом.

Слабые попытки Станислава Адамовича что-то прояснить наткнулись на враждебное молчание. Верунчик только украдкой вытирала слезы.

Через час супруги оказались в безликом кабинете, где человек с непроницаемым лицом сверил их анкетные данные, а потом скучным голосом стал выпытывать все, что им известно о московской жизни дочери. К своему ужасу, супруги обнаружили полную неосведомленность в этом вопросе. Толком рассказать им было