Литвек - электронная библиотека >> В Кувшинова и др. >> Культурология и этнография и др. >> После пламени. Сборник >> страница 4
Беспощадный. Что удар последует, Мелькор не сомневался. Он знал Феанора. Он знал самого себя.

— Ты хотел видеть меня. Я здесь,— очень спокойно сказал Тёмный Вала.

Пламенный медленно повернулся, держась руками за косяк окна. Его тело отказывалось слушаться, боль сводила все мышцы, но эта боль позволяла отрешиться от сильнейшей — от той, что была в душе.

Феанор невольно усмехнулся: огнём и мечом он прошел сквозь Аман, Белегаэр и Белерианд, чтобы встать лицом к лицу с убийцей отца. Лицом к лицу и мечом к мечу.

Мечом к мечу — не получилось. А лицом к лицу — вот.

— Зачем? — хрипло спросил нолдо.

«Сейчас он свалится», — подумал Мелькор.

Шагнул к эльфу, бесцеремонно, но стараясь не слишком тревожить раны, обхватил того за плечи. Сцепил зубы от боли, моментально пронизавшей руки от кончиков пальцев до локтей, но хватку не ослабил — сопротивляться ему было бесполезно. Подвел Феанора к ложу, заставил лечь.

Отошёл. Встал у окна, заложив руки за спину и в упор разглядывая нолдора. Молча.

— Тебе ещё рано вставать,— сказал, наконец, сухо.

На вопрос отвечать не стал.

— Зачем я тебе понадобился? — напряжённо повторил Феанор.— Я имею право это знать?

Мелькор осторожно пошевелил за спиной пальцами — боль постепенно отпускала, становясь терпимой.

— Ну, скажем, меня больше устраивает твое присутствие в Ангбанде, чем в Мандосе.

Феанор прикрыл глаза. Слова Мелькора он понял более, чем превратно. Нолдору вспомнился Лориэн: тот единственный случай, когда Ирмо по воле Манвэ проверял сознание Пламенного. Тогда у Феанора ещё не было секретов от Владыки Мира… они появились позже. Но сейчас нолдо на миг представил себе, какой допрос мог бы ожидать его после смерти. Он рассказал бы Нуруфантуру всё — всё о Силе Мелькора, о том, как он сам помогал Темному Вале ее восстанавливать, он пересказал бы все разговоры, всё то, что десятилетиями ловко скрывал от Манвэ,— всё это вытянул бы из него Намо. Добром или принуждением… второе вернее.

— Ты предусмотрителен, ничего не скажешь,— скривился Феанор.— Теперь все твои тайны заперты со мною здесь. Н-да, теперь я твёрдо убеждён, что моей жизни не угрожает ничего,— он рассмеялся, не разжимая губ.

Мелькор небрежно повел бровью.

— Какое это теперь имеет значение? Мы больше не в Амане. Я больше не пленник.

Внезапно взгляд Тёмного Валы смягчился.

— Впрочем, за свою жизнь ты действительно можешь не опасаться. Я не убиваю друзей. Даже бывших.

«Друзей»?! Это слово резануло по сознанию. Оно было оттуда, из прошлого. Его не могло быть сейчас! Но Мелькор произнес его. Неужели…

Неужели он действительно спас нолдору жизнь потому, что они были друзьями?! Спас сейчас, когда Феанор не пощадил бы его, сойдись они в поединке.

Неужели?! Как хочется в это верить…

«Он убил отца! — напомнил сам себе Пламенный.— Он — Враг!!». Вслух он сказал:

— Ты пощадил того, чьего отца убил? Пощадил просто так, от доброты? Ты полагаешь, я поверю в это?

— Не от доброты,— терпеливо пояснил Мелькор.— В память о прошлом, если угодно. Ты, разумеется, волен не верить мне. Ну, так предложи своё объяснение. Если хочешь.

Память о прошлом… Так он тоже — помнит? Тоже — тоскует?

Мысли Феанора мешались. Тело сводило судорогой боли, реальность и минувшее сливались в единый пульсирующий ком, война с Мелькором и те ссоры с отцом, безмолвные, становились двумя лезвиями одного ножа… Ножа в сердце.

Если бы отец и Мелькор не были врагами ещё с Куйвиэнен… поздно…

И теперь, когда отца нет, когда своей смертью Финвэ достиг того, чего тщетно пытался добиться при жизни, теперь, когда Феанор должен ненавидеть друга, того, кто вот уже второй раз спасает ему жизнь… зачем?!

— Зачем ты не дал мне умереть? — тихо спросил Феанор, и в его голосе был лишь упрёк.

— Зачем…— Мелькор отвел взгляд, полуобернувшись к окну, и некоторое время молчал.

— Разве смерть излечила бы твою душу? — тихо спросил Тёмный Вала.— Я слишком хорошо помню, что такое Мандос, Феанор. И слишком хорошо понимаю, каково было бы тебе оказаться там. Сохранить разум, память, волю, огонь в душе — и утратить способность действовать. Навсегда утратить, потому что Валар едва ли допустили бы твоё возвращение в мир — теперь.

Он покачал головой.

— Что бы ни произошло между нами в прошлом, такой судьбы я для тебя не хочу.

Феанор откинулся на высокое изголовье, закрыл глаза. На его бледном лбу выступил пот.

— Я должен был стать твоим врагом, чтобы ты перестал считать меня предателем? — с горечью спросил он.

Мелькор внимательно посмотрел на нолдора.

— Не думаю, что нам следует продолжать этот разговор сейчас. Может быть, после. Когда окрепнешь. Я пришлю целителя.

И вышел. Феанор остался один.

4

Наверное, я бредил… Или нет? В это безумное время нет разницы между бредом и воспоминаниями.

Пламень… ничего другого тогда уже не было. Я сжигал всё на своем пути, я был Огнём — огнём гнева, ненависти, ярости. Я не мог сдерживать себя, мне незачем было сдерживать себя.

Я рвался вперёд. Любой ценой. Я уже потерял самое дорогое, что было у меня. Мне больше нечего было терять.

Я кричал о Сильмарилах. Я проклинал убийцу отца. Я был готов уничтожить всякого, кто встанет на моём пути.

На пути моей мести.

Только мстил я не за отца и не за Древа. Я мстил за себя. За растоптанное доверие. За дружбу, которая на поверку оказалась ложью.

Я ставил его выше отца и сыновей. Он знал это. Он знал, что мне нелегко сносить молчаливое их осуждение. Я пренебрёг ими ради него, а он… он нанёс удар подло, исподтишка.

Я ненавидел его. Ненавидел теперь столь же сильно, как любил когда-то… совсем недавно. И любой, кто встанет на пути моей ненависти, был бы просто растоптан мною.

Эонвэ оказался умён. Он вовремя вспомнил, что я мог одолевать кое-кого из майар, ещё не умея ничего. Наверное, Манвэ объяснил ему, какова моя сила.

А вот тэлери не поняли. Я не хотел их убивать. Мне просто нужны были корабли.

Я действительно не хотел убивать тэлери! Я хотел убить одного-единственного во всём Эа!

Намо сулил нам предательство, а я не понимал смысла его слов. О каком предательстве ещё может идти речь, если самое страшное уже свершено?! Если друг оказался врагом?!

Потом… в Арамане… там было холодно… почти как дома… дома, которого у меня уже не было… там я словно впервые увидел его. Моего брата.

Как я ненавидел теперь само это слово!

Мой ненаглядный братец, который и послужил поводом к моему изгнанию и всему, что случилось потом. Я шёл