Нила послужило состояние описываемых им верований бурят, которые могли включать те или иные позднейшие наслоения.

Еще одной особенностью народного сибирского буддизма, которая нашла отражение в сочинении архиепископа Нила, является направленность не на достижение нирваны, а на попадание после смерти в блаженное царство Сукавади, где пребывают боги и которое, в отличие от нирваны, вполне описуемо. Заметив, что условия достижения царства Сукавади в полной мере вряд ли выполнимы на протяжении человеческой жизни, архиепископ Нил упоминает в связи с этим понятия о перерождении и переселения душ и называет их «мощными двигателями буддийского мира, которые зиждут веру буддиста, дают направление его нравственности, и питают сладкой мечтою, что душа его, рано или поздно, должна будет отрешиться от всего земного и стать на высшей степени требуемого от нее совершенства» (Сс. 205–206).

Говоря о богах буддизма, Высокопреосвященный автор смешивает и равно причисляет к ним как будд, так и бодхисатв и тенгеринов («духов всех миров», С. 44). Также он считает, что среди предписаний буддизма есть необходимость благоговеть перед богами и прославлять их (С. 160). Относительно сакрального словосочетания «Ом мани падме хум» владыка говорит, что ламы отождествляют каждый его слог с определенным видом живых существ, и в таком виде понимают эти слова «в смысле воззвания о милости и помощи ко всем живущим, а тем паче к богам» (С. 170).

Рассказывая о буддийской космографии, вл. Нил замечает, что «буддийская мудрость, выдавая себя за всеведущую о всем, что на земле и на небе, бросает пыль в глаза адептам, дивит их, как детей, надутым пустословием и требует от них неограниченного к себе доверия» (С. 61). В доказательство он приводит подробное описание представлений об устройстве небесных тел и о природных явлениях, которые можно найти в буддийских книгах.

Нужно признать, что предпринятое автором изложение буддийского вероучения не обнаруживает ни всеохватности, ни глубины изучения, и ограничивается описанием представлений о богах, о переселении душ и устройстве мира. Архиепископ прямо пишет, что считает неполезным углубление в буддистскую догматику. Гораздо более подробно и детально он рассказывает о нравственной и обрядовой стороне буддизма, об устройстве святилищ, о духовенстве и службах.

Примечательно его мнение о канонических буддистских книгах. Говоря о сутрах, он пишет, что в них «Шакьямуни, в качестве представителя верховного Будды, открывает таинства веры, предписывает законы, указует пути перерождений, поведает о чудесах неба и ада, и все это языком сладкогласным. Но увы! Пышность слов не скрывает пустоты афоризмов… Тем меньше значения имеют остальные две части [буддийского канона], вращающиеся в области аскетизма и мистики. Быв порождением векового борения сект, они представляют бесконечный ряд делений и подразделений, гипотез и софизмов, как бы с намерением допущенных, чтобы опутывать и ум и память читателя» (С. 109).

В том, что касается описания буддистских обрядов книга архиепископа Нила представляет ценнейший исторический источник. Основываясь на рассказах крестивших бурятов, он подробно повествует даже о тех церемониях, которые были скрыты от взоров иноверцев. Вместе с тем среди собственно буддийских вл. Нил допускает также описание сохранившихся у бурятов шаманских понятий и обрядов. Будучи первопроходцем, он в то время фактически не имел возможности надежно отличить одно от другого.

Архиепископ Нил отмечает зрелищность буддийских служб, особенно «во дни великих праздников. Тогда мир языческий дает себя видеть со всей своей религиозной помпой» (С. 124).

Упоминая звучащие на службах восклицания на непонятном для слушающих языке, владыка Нил замечает: «пусть слова чтецов бьют только воздух, пусть отзывают они эхом вавилонского языкосмешения: в понятии буддистов это не роняет, но возвышает цену религиозного подвига. Ибо предполагается, что звуки, не понятные людям, понятны богам» (Сс. 119–120).

Примечательно описание службы, совершаемой в особо торжественные ночи, во время которой происходит обращение не только к добрым божествам, но и к злым духам, которых предстоятель призывает и с которыми вступает в диалог, указывая на эту службу «как на великую жертву, долженствующую служить достаточным выкупом» злым духам, и взамен берет с них клятву, что «они, до истечения определенного срока, не станут ничего предпринимать на беду тех стран и лиц, от имени которых приносится лхамойн-гандой» (С. 203).

Описывая нравственные представления буддистов, архиеп. Нил указывает, что они «не варварством уже отзываются, но проявляют гений, достойный лучших времен Греции и Рима. И, конечно, чем больше нравственного назидания в таких правилах языческого мира, тем непреложнее глагол великого учителя вселенной: когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах (Рим.2:14–15)» (С. 152). То есть, высшие стороны буддистского закона владыка Нил считал происходящими от того нравственного чувства, которое Бог вселил в каждого человека.

Относительно буддистского духовенства, а именно, лам, автор замечает, что «при таком образе жизни – скитальческой, меркантильной, безотчетной – жречество в отношении нравственности своей никогда не шло в уровень даже с народными массами. Будем есть и пить, ибо завтра умрем – вот сущность его морали. Впрочем, в деле этом не должно быть строгим судией, памятуя святую истину: Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? (Мф.7:16)» (С. 261).

В заключение своей книги архиепископ Нил пишет: «Мы оставляем буддизм с искренним ему желанием достигнуть не перерождения и переселений, о которых ныне он мечтает в суете ума своего, но единения веры и познания Сына Божия (Еф.4:13)» (С. 263).

Книга архиеп. Нила была первым опытом христианского осмысления буддизма, – не было никакой предшествующей традиции, на которую автор мог бы опереться. Автор постарался дать первое миссионерское пособие для православных проповедников среди буддистов. К сожалению, ему не удалось адекватно представить буддизм. Основная ошибка заключалась в том, что, описывая учение буддизма, арх. Нил обращал внимание только на то, как в нем рассматриваются те вопросы, которые значимы для христианства (учение о Боге, о происхождении и устройстве мира и т.д.), хотя они отнюдь не столь существенны для самого буддизма, и, наоборот, те пункты буддистского учения, которые являются краеугольными, автор оставил без рассмотрения. Не способствовало адекватному пониманию и употребление автором