свидетельствовать о великом страстотерпце. Вы сделали это точно».

Я не верю в одноразовых людей. Думаю, что Создатель не так расточителен, чтобы производить по одному человеку для одного дела. Но готова признать, что меня готовили к этой работе. Убеждена, что у многих детей в ту пору шептались над головой родные, вернувшиеся из лагерей. Другие дети просто проспали...

История одного фильма

 Я начал свою автобиографию и написал уже листа четыре. Называется «Несколько моих жизней». Не претенциозно название? Прочтете?

Из письма В. Шаламова А. Солженицыну

«Несколько моих жизней» — так писатель Варлам Шаламов назвал свою биографию. Начал писать, но оборвал повествование на пятой странице. В ту пору ему самому не открылось еще, что его проза и была его биографией. В конце восьмидесятых прошлого века архив Шаламова занимал угол кабинета замдиректора ЦГАЛИ, где прятался в картонных коробках, стоящих штабелем в стенном шкафу. О том, что эта проза однажды будет издана в СССР, можно было мечтать. С жесткими «Колымскими рассказами» В. Шаламова я была знакома на слух: их читали хорошие голоса на запрещенных радиостанциях. Более всего — «Немецкая волна». Представить, что однажды я напишу сценарий о Шаламове и советское государство даст деньги на съемку фильма о Колыме, мог только сумасшедший. Но в 1985-м началась перестройка. Следом за Михаилом Горбачевым во власть пришли молодые люди, а в Госкино у руля встали мои товарищи. Один, чуя перемены, прислал мне мемуары безымянной старухи о герое революции и гражданской войны Федоре Ильине-Раскольникове. Предложил почитать и подумать. Имя Раскольникова было запрещено, но ветер перемен позволял надеяться. Я забралась в архивы.

Бумаги Раскольникова были рассыпаны и перепрятаны архивистами, получившими некогда приказ об уничтожении бумаг. В досье близлежащих его соратников — от вождя Владимира Ленина до красавицы жены Ларисы Рейснер — можно было найти его листочки. «Единица хранения» называлась каждая папочка и имела свой собственный номер. Папку за папкой я перебирала «параллельные» судьбы, выуживая «единицы хранения», имеющие отношение к Раскольникову, пока однажды они все не улеглись в стопочку передо мной в пустом зале Румянцевской библиотеки в Отделе рукописей. Можно было начинать работать.

Я любила заглядывать в формуляр выдачи, — узнавать, кто и в каком году дотрагивался до меня до этих листочков. С удивлением обнаружила в каждом формуляре старательно выведенное всего одно имя — «Шаламов». Я изучала почерк и видела руку школьника. Подивилась, что бывают однофамильцы у великих писателей.

 

Фотография Варлама Шаламова из следственного дела 1929 года / Wikimedia

...Последним архивом, куда я пришла в поисках материалов о Раскольникове, был ЦГАЛИ — Центральный Государственный архив литературы и искусства. Там тоже всюду стоял тот же автограф. Закончив работу с архивом Раскольникова, я задала резонный вопрос на тему архива Шаламова. В Ленинке мне сказали, что такого не существует. Зато в ЦГАЛИ объяснили, что он есть, но находится в «спецхране», — что в переводе на язык людей означало, что «единицы хранения» засекречены. Я отправилась к директору ЦГАЛИ.

— Что вы хотите увидеть в архиве Шаламова? — спросила Наталья Борисовна Волкова.

— Посмотреть, не писал ли он о Раскольникове.

— Писал, — уверенно кивнула она. — Это была его последняя работа перед смертью.

Я невольно поежилась.

— Я хотела бы посмотреть, какова его версия смерти Раскольникова: он убит или сам умер?

— Минуточку…

Директор ЦГАЛИ вышла и вернулась со своим заместителем — Ириной (Ираидой) Павловной Сиротинской. Повторила ей мой вопрос.

— Конечно, убит, — категорично сказала И. Сиротинская. — Варлам Тихонович в этом не сомневался.

— Я могу посмотреть?.. На чем основана его уверенность…

К этому времени я склонялась к тому, что Раскольников покончил с собой. Я нашла в документах, что он трижды пытался выброситься из окна в разные годы своей жизни.

Меня допустили к архиву Шаламова. Это был океан.

Фотография Варлама Шаламова из следственного дела 1937 года

Несколько месяцев спустя я сдала сценарий о Федоре Раскольникове, где мой герой покончил с собой, а не был убит Сталиным. Меня обвинили во всех тяжких грехах, — включая попытку «отмыть» Сталина от крови Раскольникова, и фильм снимать не стали. Ни одному человеку я не смогла втолковать, что реальность отличалась от мифа. Выстроенный в сознании образованного обывателя алгоритм гласил, что в момент, когда Сталин стал вызывать в СССР и расстреливать дипломатов, Раскольников оказался умнее многих, Сталину не поверил, бежал из Болгарии во Францию, там опубликовал «Открытое письмо», в котором написал «Сталин, вы — убийца», и был за это убит. Сообщить, что письмо Раскольникова было опубликовано через ДВЕ недели после того, как он выбросился из окна, было некому. Стена легенды оказалась прочна, и в 1989 году многим хотелось как можно быстрее пересмотреть, переписать историю и поднять на щит новых героев. А когда власть немного ослабила пружину, я подала на рассмотрение сценарий о Варламе Шаламове. В Останкино в объединении «Экран» многие знали это имя. Редактор с доброй репутацией — Наталья Юдина — начала передавать его для чтения членам художественного совета из рук в руки.

«Чтоб они, суки, знали» — бесхитростно назывался сценарий по мотивам биографии и «Колымских рассказов» Варлама Шаламова. Из фрагментов разрозненных текстов писателя, которого только начали печатать «толстые» журналы, я сложила некий условный предсмертный монолог-исповедь о его страшном жизненном опыте. Ту самую попытку биографии, которую сам Шаламов забросил. Его размышление о двух формах бытия Поэта — в реальности и творчестве. О двух видах Колымы — реальной — из снега и льда, на которой двадцать лет проживало его тщедушное тело, и мифологической, величественной, как царство Аида, воспетой им в стихах и прозе во всю мощь его неотмирного дара и духа.

— Замените название, — потребовала редактор накануне обсуждения, где решалась судьба финансирования проекта. Я, которая прежде всегда упорствовала и не меняла ни запятой, на сей раз выбрала согласиться. «Несколько моих жизней» — нашла я другую строку. Второе, что потребовали убрать — фигуру А.