«Достаточно!»

Салливан кивнул, вздрогнув. Порой Великий мог передавать свои внутренние убеждения другим как громоотвод, проводящий мощный заряд электричества. Несомненно, вокруг него витала какая-то сила.

Через мгновение Великий посмотрел на Салливана с любопытством, словно раздумывая, насколько ему можно доверять. Но, в конце концов, босс произнес:

– Я принял решение, Салливан. Я начну воплощать проект, который раньше был лишь забавой. Из простой игрушки это переродится в блистательную действительность. Безусловно, риск велик, но это должно быть сделано. И знайте: возможно, мне придется потратить все до последнего цента…

Салливан моргнул. До последнего цента? В какую крайность теперь ударился его босс?

Великий усмехнулся, по-видимому, наслаждаясь удивлением Салливана:

– Ах да. Сначала это был просто эксперимент. Немногим больше чем гипотеза – игра. У меня есть наброски маленького варианта, но это может быть больше. Гораздо больше! Это решение гигантской проблемы!

– Проблемы профсоюзов? – удивленно спросил Салливан.

– Нет, но да, в долгосрочной перспективе. Профсоюзов тоже! Но я имею в виду более насущную проблему – потенциальное уничтожение цивилизации. Проблема, Салливан, в неизбежности атомной войны. И эта неизбежность требует гигантского решения. Я отправил исследователей. Я выбрал место, но не был уверен, что когда-нибудь дам ход этому делу. До сегодняшнего дня, – он вновь посмотрел на фотографии руин, стремясь лучше поймать свет. – До сегодняшнего. Мы можем сбежать. Вы и я, и, конечно же, другие. Мы можем сбежать от взаимного уничтожения этих сумасшедших маленьких людей, что отираются в залах государственной власти. Мы построим новый мир в месте, до которого безумцы не смогут дотянуться…

– Да, сэр, – Салливан решил не требовать объяснений, а просто надеяться, что какие бы там ни были раздутые замыслы у Великого, он откажется от них, увидев смету расходов. – Что-нибудь еще? Я имею в виду на этот вечер? Если я собираюсь разобраться с забастовками, то мне лучше отправиться ранним утром…

– Да, да, идите и отдохните. А вот у меня отдыха сегодня уже не будет. Надо обдумать план…

Сказав это, Эндрю Райан отвернулся от окна, пересек кабинет и отбросил фотографии в сторону. Разрушенные Хиросима и Нагасаки проскользили по стеклянной крышке стола.

* * *

Оставшись в одиночестве в темном офисе, Райан упал в обитое кожей кресло, стоявшее у стола, и потянулся к телефону. Самое время позвонить Саймону Уэльсу и дать разрешение на начало следующего этапа.

Но его рука застыла, дрогнула, и он убрал ее от телефонной трубки. Надо успокоиться перед звонком. Кое-что из того, что он рассказал Салливану, пробудило болезненное, до жути яркое воспоминание. «Я приехал сюда из России в 1918 году совсем мальчишкой. Большевики тогда только-только захватили власть… и нам с трудом удалось выбраться живыми оттуда...»

В то время его звали не Эндрю Райаном. Он американизировал имя, когда перебрался в США. Его настоящее имя – Андрей Раяновский.

* * *

Андрей и его отец стоят на открытой для всех ветров железнодорожной станции, дрожа от холода. Раннее утро, они оба смотрят на пути. Отец – бородатый мужчина, с морщинистым, мрачным лицом, его правая рука покоится на плече сына, в левой – он держит их единственную сумку.

Рассветное небо цвета давнишнего синяка закрыто облаками; пронзительный ветер плюется мокрым снегом. Еще несколько путников, кутающихся в темные, длинные пальто, стоят чуть дальше, сбившись в группку. Кажется, они волнуются, хотя женщина с круглым красным лицом, с пушистым платком на голове, что-то негромко говорит, улыбается, стараясь поднять им настроение. Рядом с дверьми станции старик в подранном полушубке и меховой шапке раздувает самовар. Андрей бы сейчас не отказался от кружечки горячего чая.

Мальчик слушает свист ветра, раздающийся над бетонной платформой, и не понимает, почему они стоят так далеко от остальных. Хотя догадывается о причине. Многие из их деревни, что на окраине Минска, знали: отец был настроен антикоммунистически и много чего говорил против красных. Те, кого они раньше считали друзьями, сейчас начали осуждать таких «врагов народной революции».

О том, что зачистка начнется сегодня, отец узнал накануне вечером от священника. Так что утром, когда станция открылась, он и Андрей были первыми в очереди у кассы и взяли билеты до Константинополя. У отца с собой путевые бумаги, разрешение на приобретение турецких ковров и других товаров, пригодных для ввоза. Эти документы должны быть достаточно надежны, чтобы помочь выбраться из России…

Отец крепко держит деньги в кармане – это на взятку таможенникам. Вероятно, они заберут все.

Его дыхание вырывается из легких и превращается в пар… Пар валит и из трубы поезда. Он приближается, проступает сквозь серость: неповоротливый силуэт, единственный фонарь над скотосбрасывателем которого прорезает туман конусом света.

Андрей смотрит в сторону других пассажиров и замечает подходящего к ним человека.

– Пап, – шепчет мальчик по-русски, оглядываясь на высокого, худого мужчину с винтовкой на плече, одетого в зеленую шинель с красными пагонами и черную шапку, – этот человек из Красной гвардии?

– Андрей, – отец сжимает плечо сына и заставляет его отвернуться от солдата, – не смотри на него.

– Петр? Петр Раяновский?

Они оборачиваются. Перед ними стоит кузен отца – Дмитрий, он обнимает одной рукой супругу, Василису, коренастую, бледную, светловолосую женщину, в желтом платке. Ее нос красный от холода. Она протирает его и умоляюще смотрит на отца.

– Пожалуйста, Петр, – шепчет она ему, – у нас больше нет денег! Если ты заплатишь солдатам…

Дмитрий облизнул губы.

– Они ищут нас, Петр. Потому что я выступал вчера на собрании. У нас есть билеты на поезд и ничего больше. Ни рубля! Может быть, за взятку они нас отпустят.

– Дмитрий, Василиса, если бы я мог чем-то помочь, то помог бы. Но сейчас нам важна каждая копейка. В первую очередь я должен думать об этом мальчике. Мне нужно оплатить путь до… нашего пункта назначения. Нам предстоит очень долгое путешествие.

Поезд с громким пыхтением движется к станции, проявляется внезапно, от него сильно несет угольным дымом. Андрей даже немного подпрыгивает, когда видит, как двигатель яростно выпускает струи пара.

– Пожалуйста! – просит Василиса, заламывая руки. Милиционер смотрит в их сторону… и еще один, затем третий выходит из дверей станции. У всех винтовки.

Поезд движется