Матти… злорадно нанося удары со всей силы. Мстя за неделю унижения и страха. Так зачем были слова о прощении, о воинской дружбе! Может, Луций всё-таки прав? А ещё вдруг на память пришла услышанная месяц назад новость: ещё один легион из италийцев расформировывают, превращая в резервный. Слишком мало юношей из патрициев и вольных граждан благословенных Апенин хотят нынче служить. И кто тогда будет хранить Империю? Вот это каторжное отребье? Или, как предлагают некоторые, отменить законы Септимия Севера и снова нанимать варваров-федератов? А, может, зря он согласился, зря он здесь? Может… Стоило пойти по велению судьбы и доживать свой век в тепле и довольстве поместья Эмилия Пацила?

Больше подобных случаев в когорте не повторилось, а пара повешенных в соседних отбила желание строить воровские порядки у всего учебного легиона. К тому же и отношения между будущими легионерами постепенно менялись. Ведь любая учебная часть — это не только искусство держать строй, владеть мечом и копьём: это обязательно ещё и Память. История легионов со времён язычников и до нынешнего дня, рассказы о тех, кто не жалея себя нерушимой стеной стоит между простыми людьми и набегами фракийцев, некрещёных германцев или идолопоклонников из Ираншахра. К тому же немало старался и полковой священник, отец Марк. Он не читал проповедей, к которым многие относились с усмешкой — но каждый вечер заходил в какую-то из казарм и заводил рассказ о прошлой жизни новобранцев, о том, что видел или слышал сам… До пострига оттоптавший немало дорог в гребенчатом шлеме центуриона, старик всегда мог понять любого и найти нужное слово каждому.

Люди менялись… вот только червячок сомнений у Сервия так и не захотел исчезать. Хотя и притих, почти замолк. Потому даже сейчас, когда уже месяц вместе с таким же полком их часть стояла в летнем лагере, отрабатывая занятия и перестроения «в поле», каждый раз он задавал себе вопрос: почему? Новобранец защитил в учебном бою соседа по строю. Почувствовал то самое боевое братство, загорелся общим делом? Или потому, что победившей центурии полагается полдня отдыха? А, может, просто боится окрика, а то и наказания от десятника за нерадивость?

Вот и сегодня, как и в прочие дни: новобранцы отрабатывают поединки на открытом месте, в доспехе. Кто-то равнодушно, кто-то раздражённо поглядывая на разлёгшегося в тени берёзы командира. Солнце, небо и река…Неширокую в верховьях Клифти с учебного поля не видно, но её властный голос твёрдо звенит из-за полосы леса, а влажное дыхание спасает от жара нагретой летней земли. Если же посмотреть на запад, можно увидеть, как над кромкой леса гордо возвышается Антрин. В родных Альпах он казался бы невысоким. Но здесь, на равнине — словно могучий богатырь, простёрший руки к небесам. Густой ельник тёмной шапкой накрыл старого красавца, от которого бегут в разные стороны зелёные холмы, покатые и острые. Точно волны реки, украшенные розовыми, лилово-алыми, белыми, жёлтыми и синими красками отцветающих кустарников, молодых ягодников и свежих лугов. Бегут, пока не сгладятся в равнину, оставив путника гадать, откуда взялся в этих краях каменный великан — ведь до Грампианских гор не один день пути.

Если спуститься по Клифти вниз до устья, то окажешься на многолюдном тракте, твоя дорога дальше пойдёт среди деревень, поместий, больших и малых городов Большого торгового пути… Но возле учебного лагеря царит лесное безмолвие — наполненное шумом леса, но не знающее человеческой речи. И если чуть расслабиться, то кажется, что нет ничего — ни Империи, ни мириадов людей… ничего, кроме этих вот парней, обливающихся сейчас потом под жгучим летним солнцем.

Внезапно загрохотало било, гулко созывая общий сбор. От резкого звука занятия мгновенно прекратились: словно все новобранцы были не живыми существами, а творением хитрого механикуса, и у них сломалась пружина. Удивлён был и Сервий, ведь до ежедневного обеденного построения ещё два часа. Но команда есть команда, это уже знали все — и потому без вопросов и понуканий, как было бы ещё пару месяцев назад, аккуратно сложили снаряжение и поспешили на плац. Когда подошли центурии с дальних стрельбищ, вышел легат. Следом за которым семенил незнакомый толстяк в тунике чиновника.

— Сегодня утром было обнаружено, что плотина, которая регулирует спуск воды из озера Лох-Стак, пошла трещинами. Она простоит до ночи, может быть, до утра…

Дальше в слова легата Сервий не вслушивался. В своё время он немало походил по Большому тракту, знал здешние места назубок. И потому сразу понял, про что именно пойдёт разговор: Каменные ворота. Самые дальние холмы из россыпи, которую щедро раскинул вокруг себя Антрин. Два поколения назад чуть ниже слияния с Клифти поставили плотину, разделяя стекающую с юго-западного склона А’Шейну на два русла: новое обегало теперь холмы с запада, а вдоль старого пошла дорога. Торговые караваны давно предпочитают день извилистого и каменистого, но безопасного спуска вдоль потока, оставшегося от прежнего полноводья реки, пути по лесному безлюдью. Где даже лесные сторожа появляются от силы раз в месяц. К тому же у выхода на равнину всех ждёт городок, живущий за счёт постоя утомлённых путников. Теперь все обречены: едва рухнет верхняя плотина, огромная масса озера сначала сомнёт перемычку, а затем устремится по старому руслу, сметая всё на своём пути. Людей почти наверняка успеют вывести… вот только для купцов и долинников потеря всего имущества — та же смерть. Только растянутая на несколько лет. О том же говорил и трибун.

— … помощь из города подойти не успеет, — закончил он. — Это не дело легионов, и потому, несмотря на особый статус нашей части, никому приказывать я не могу и не буду. На укрепление нижней плотины отправятся только добровольцы. Кто готов — семь шагов вперёд.

Строй заволновался. Чиновник рядом с командующим ничего не заметил — нервно, не скрывая переживаний, он переминался с ноги на ногу, протирал куском ткани лысину и мял рукой край тоги. Ожидая решения каменных лиц и неподвижных шеренг перед собой. Но офицерам всё было видно как на ладони: солдаты обдумывали слова трибуна. Своё начальство знали, и то, что отношение ни в случае отказа, ни в случае согласия не изменится, знали тоже. Как понимали все, что даже если марш-бросок (к тому же по жаре, таща на себе инструменты) начинать немедленно — всё равно подойдут к нужному месту они только к вечеру. А дальше, не дав себе отдохнуть, придётся валить лес, таскать и крепить камни, усиливая плотину. Рискуя второпях попасть под упавшую лесину, ошибиться от усталости… и каждое мгновение ожидая, что не успеют, что ревущий поток