Скорее всего, с того момента как я уронил Янека и по мне начали стрелять прошло не более трех-четырех секунд. Но и за эти секунды по мне успели выпустить не меньше чем десяток пуль. Две из которых все-таки меня зацепили — одна пробороздила мне бок, сразу зашедшийся жгучей болью, вторая зацепила левое плечо, тоже кроваво, болезненно, но не очень опасно. По крайней мере — для меня.
Попасть в дергающийся и скачущий объект с десяти метров совсем не просто, особенно если у тебя от волнения прыгают руки. Помню, как читал «В августе 44-го», про «качание маятника вразножку». Это когда ты бежишь, дергаясь из стороны в сторону и слыша, как пули свистят у твоего виска, и надеешься добежать до врага и перехватить ему глотку прежде, чем пуля снесет тебе череп. Вот и я так — вразножку. Скакал через оградки, дергался, пригибался, стараясь не выпускать противников из поля зрения. Но все-таки добежал.
Нет, никого не убил. Но покалечил изрядно — руки, ноги, сотрясения мозга — все, как учили. А затем бросился к БМВ, истово надеясь, что ключи остались в замке зажигания. А когда добежал, почувствовал, как в мою спину ударило что-то тяжелое, горячее, острое, как кинжал. И я упал головой в салон. Во рту сразу стало солоно, в груди хрипело и очень хотелось откашляться. Только вот кашлять я уже не мог. Только хрипеть, булькать и пускать розовые пузыри.
Вытащил меня Сазонов. Он не вмешивался, наблюдая за ситуацией со стороны, и ждал, выкручусь я, или нет. Он был уверен, что выкручусь. Я бы и выкрутился, и практически уже выкрутился, если бы не снайпер, устроившийся в засаде вероятно еще сутки назад — за оградкой одного из памятников. Сазонов его тоже не заметил, пока тот не сделал своего выстрела. Спасло меня то, что стрелять по такой быстродвижущейся мишени, да еще и жарким днем, против солнца — очень трудно. Он попал, но одним выстрелом не убил. Прострелил легкое, а не сердце. Второй выстрел сделать не дал Сазонов. Что он сделал со снайпером — я не спрашивал. Может, убил, а может просто вырубил. Какая разница? Лучше об этом не думать. «От многия знания — многия печали» — так сказано в Экклезиасте. Сазонов загрузил меня в БМВ, рванул по кладбищу, пробиваясь к воротам, выехал, добравшись до джипа, где изнывал от жары Юра, перегрузил меня в джип, и сам сел за руль. Через полчаса мы были за городом, в небольшой деревушке, где у Сазонова, как оказалось, был небольшой домик-схрон. В нем мы и отсиживались две недели, загнав машину во двор и замаскировав ее старыми мешками, тряпками всем, чем угодно. Там Сазонов достал пулю у меня из левого легкого — без всякой анестезии. Я все равно ничего не чувствовал, находясь вероятно где-то в Чистилище. Ну или там, где решали — отправить меня назад, или оставить на том свете. Отправили. Регенерация у меня безумная — только дровишек подкидывай, и тело все сделает само. «Дровишек» хватало — Сазонов запасся продуктами на год вперед, всем троих хватило с избытком. Очнулся я уже на второй день — слабый, голодный как волк, и мечтающий свалить куда-нибудь подальше, туда, где не свистят пули и не кладут застреленных людей в желтую глину. Через месяц я вышел из банка в Цюрихе, став богаче на триста восемьдесят миллионов долларов. Не ахти какие деньги, не миллиардер, но на скромную жизнь (ха-ха!) мне хватит. И еще кое-кому. Я не забываю друзей. Нет, не тех, кто пытался меня убить. Юра и Сазонов — вот мои друзья. От Юры все-таки отстали, хотя и помурыжили его еще какое-то время. Таскали на допросы, пугали, но он стоял на своем — расстались, и где я нахожусь, он не знает. Впрочем — он и так не знал. Сазонов засел где-то в глухомани, но контакт для меня оставил. Ну а я, воспользовавшись заранее сделанными чистыми и приличными документами гражданина Швейцарии Вальтера Росси, выехал на свою историческую родину, ничем не вызвав подозрение наших пограничников. В банке тоже все прошло спокойно, хотя я и покрылся холодным потом, представляя, как меня сейчас будут вязать. Нет — прошло все на удивление буднично и скучно. Как будто каждый день приходит человек и переводит с номерного депозита деньги на свой банковский счет. Кстати, пришлось заранее открыть этот самый счет. Но гражданину Швейцарии это совсем несложно сделать. Как я буду жить дальше? Пока не знаю. Наверное, замучУ какой-нибудь бизнес. Позже. Когда надоест качаться в качалке и смотреть на море с острова Корфу. Скоро сюда приедет Юра, приедет Сазонов — тогда и решим, как будем жить. Впрочем — «скоро», это понятие растяжимое. Через полгода, не меньше. Пусть все как следует успокоится… А сейчас я сижу и смотрю на закат над морем. Немного свежо, но я люблю прохладу. Завтра снова будет жарко. И будет прозрачное море, скалы, запах цветов и шелест прибоя. Вот только я все бы это — деньги, виллу, все на свете бы отдал за то, чтобы вернуться в тот день, в ту секунду, когда черный фургон сбил моих любимых, моих самых дорогих на свете! И спасти их. И ничего больше мне не надо. Я встал, невольно поежившись — что-то захолодало в ночь. Шторм надвигается? Горизонт красный — точно, к шторму. Пусть будет шторм. Пора бы уже…
Конец книги.
Эпилог
Вытащил меня Сазонов. Он не вмешивался, наблюдая за ситуацией со стороны, и ждал, выкручусь я, или нет. Он был уверен, что выкручусь. Я бы и выкрутился, и практически уже выкрутился, если бы не снайпер, устроившийся в засаде вероятно еще сутки назад — за оградкой одного из памятников. Сазонов его тоже не заметил, пока тот не сделал своего выстрела. Спасло меня то, что стрелять по такой быстродвижущейся мишени, да еще и жарким днем, против солнца — очень трудно. Он попал, но одним выстрелом не убил. Прострелил легкое, а не сердце. Второй выстрел сделать не дал Сазонов. Что он сделал со снайпером — я не спрашивал. Может, убил, а может просто вырубил. Какая разница? Лучше об этом не думать. «От многия знания — многия печали» — так сказано в Экклезиасте. Сазонов загрузил меня в БМВ, рванул по кладбищу, пробиваясь к воротам, выехал, добравшись до джипа, где изнывал от жары Юра, перегрузил меня в джип, и сам сел за руль. Через полчаса мы были за городом, в небольшой деревушке, где у Сазонова, как оказалось, был небольшой домик-схрон. В нем мы и отсиживались две недели, загнав машину во двор и замаскировав ее старыми мешками, тряпками всем, чем угодно. Там Сазонов достал пулю у меня из левого легкого — без всякой анестезии. Я все равно ничего не чувствовал, находясь вероятно где-то в Чистилище. Ну или там, где решали — отправить меня назад, или оставить на том свете. Отправили. Регенерация у меня безумная — только дровишек подкидывай, и тело все сделает само. «Дровишек» хватало — Сазонов запасся продуктами на год вперед, всем троих хватило с избытком. Очнулся я уже на второй день — слабый, голодный как волк, и мечтающий свалить куда-нибудь подальше, туда, где не свистят пули и не кладут застреленных людей в желтую глину. Через месяц я вышел из банка в Цюрихе, став богаче на триста восемьдесят миллионов долларов. Не ахти какие деньги, не миллиардер, но на скромную жизнь (ха-ха!) мне хватит. И еще кое-кому. Я не забываю друзей. Нет, не тех, кто пытался меня убить. Юра и Сазонов — вот мои друзья. От Юры все-таки отстали, хотя и помурыжили его еще какое-то время. Таскали на допросы, пугали, но он стоял на своем — расстались, и где я нахожусь, он не знает. Впрочем — он и так не знал. Сазонов засел где-то в глухомани, но контакт для меня оставил. Ну а я, воспользовавшись заранее сделанными чистыми и приличными документами гражданина Швейцарии Вальтера Росси, выехал на свою историческую родину, ничем не вызвав подозрение наших пограничников. В банке тоже все прошло спокойно, хотя я и покрылся холодным потом, представляя, как меня сейчас будут вязать. Нет — прошло все на удивление буднично и скучно. Как будто каждый день приходит человек и переводит с номерного депозита деньги на свой банковский счет. Кстати, пришлось заранее открыть этот самый счет. Но гражданину Швейцарии это совсем несложно сделать. Как я буду жить дальше? Пока не знаю. Наверное, замучУ какой-нибудь бизнес. Позже. Когда надоест качаться в качалке и смотреть на море с острова Корфу. Скоро сюда приедет Юра, приедет Сазонов — тогда и решим, как будем жить. Впрочем — «скоро», это понятие растяжимое. Через полгода, не меньше. Пусть все как следует успокоится… А сейчас я сижу и смотрю на закат над морем. Немного свежо, но я люблю прохладу. Завтра снова будет жарко. И будет прозрачное море, скалы, запах цветов и шелест прибоя. Вот только я все бы это — деньги, виллу, все на свете бы отдал за то, чтобы вернуться в тот день, в ту секунду, когда черный фургон сбил моих любимых, моих самых дорогих на свете! И спасти их. И ничего больше мне не надо. Я встал, невольно поежившись — что-то захолодало в ночь. Шторм надвигается? Горизонт красный — точно, к шторму. Пусть будет шторм. Пора бы уже…
Конец книги.
