Петр Ингвин Всемуко Путенабо или Песня о любви

Часть 1 Пятница, вечер

Глава 1

Цок, пауза, цок, пауза, цок, цок, цок, цок… — деревянный отсчет.

Дррррвжжзззз… — вступает мотоциклетный рев электрогитары и сразу переходит в визг чего-то живого, что на глазах превращают в неживое. Подключается ударник: бум-бум-тымц! бум-бум-бдыщ! Окутывает с головы до ног чувственная полифония подхвативших ритм клавишных.

— Начали!

* * *

Кристина позвонила, что не успевает. Кирилл приехал в сад, и…

— Павлика уже забрали.

— Кто?!!!

Моргнули глаза, круглые на бледном:

— Н… не знаю. Я думала…

На лице воспитательницы — ужас. В душе Кирилла… Лучше промолчать, что там. Много чего, и почти все для детских ушек не прдназначено.

Она думала. Чем?! А еще глазки пыталась строить, корова… Тьфу, хорошо вслух не сказал.

— Кто забрал?! — выдохнул он вторично.

В глазах — тьма. В коленях — слабость. Скулы рвут кожу.

— Я не видела. Но…

— Но?!.. — Кирилл одновременно взбешен и опустошен.

— Здесь было несколько родителей… Павлик вышел вместе с Колей и Настей, оделся… Я видела, как его ведут за руку. Думала, кто-то из вас…

Думала!..

— Телефоны родителей Коли и Насти, быстро. — Кирилл опустился на детскую лавочку перед шкафчиками. — И всех, кто здесь был… или мог быть в ту минуту.

— — —

Мороз. На бровях — иней. Февраль в этом году — нет слов, одни междометья. Пальцы едва слушались, телефон врос в ухо:

— Кто именно вел Павлика за руку? Мужчина? Женщина? Как выглядели?

Ноги машинально несли Кирилла по знакомой дороге, взгляд прыгал по сторонам — вдруг?

Если бы не мороз…

— Вы не волнуйтесь. Может быть, это ваши дедушка или бабушка. — Голоса в трубке сменялись. Результат — ноль. — Кирилл, вы всем своим позвоните, может…

— Не может. Так все же?

— Не обратили внимания… Не видели… А Павлик — это который? Такой смешливый, стриженный, с торчащими розовыми ушками? Нет, сегодня не видели. Не знаем. Не помним.

Павлику — пять. Лопоухое чудо. «Р» и «л» не выговаривал, вместо них получалось «х»: «Павхик. Папа Кихих. Мама Кхистина». Весьма самостоятельный молодой человек. Если вспомнить про гены, то вполне мог смыться из садика и пойти домой сам.

«Домой» — в кавычках. С Кристиной разошлись два года назад. Сына, конечно, забрала она. Иногда просила посидеть с ним по вечерам или, как сегодня, взять на все выходные.

Щеки онемели. Негнущиеся пальцы с трудом спрятали бесполезный телефон. Глаза рыскали.

Кириллу тридцать один. Кристине — двадцать восемь. Алёне — двадцать пять. Алена ждет дома. Кристина — «дома», но не ждет. Думает, что Павлик с ним.

Надо смотреть лучше. Не найдется по пути туда — нужно вернуться обратно и расширить круг поиска. Проверить дворы. Стройки. Подъезды. Подвалы. Чердаки. Если Павлик ушел сам и заблудился — замерзнет. И это далеко не единственное, что может случиться в городе с ребенком.

Прочесать все. Поставить на уши знакомых и незнакомых.

Мысли скрежетали по нервам, царапали мозг изнутри и ломали на кровавые куски. Не мысли, а ядовитые когти. Дедушки и бабушки? Тети и дяди? Увы, нет никого, кто мог бы забрать сына вместо.

Полиция? Самое простое. Ага, так и бросились они в минус тридцать искать живую иголку в каменном стогу. Заявление, конечно, примут, но не больше. Им нужна уверенность, что ребенок действительно пропал.

Ребенок действительно пропал.

Плечи передернуло. Мороз не только снаружи. В носу — оплавленный лед. Выбросы пара участились, пульс сошел с ума. Сапоги отскрипывали в снегу реквием по будущему.

И все же — полиция. Кирилл вновь лезет за телефоном, и в этот момент раздается звонок.

— — —

Слева — блондин. Вееры ресниц подрагивают. На лице — умиротворение и отрешенное блаженство. Ему хорошо и снится что-то приятное.

Она осторожно поворачивает голову направо.

Брюнет. Тоже спит. Тоже доволен. Еще бы.

Она улыбается, сладко потягивается и аккуратно, чтобы никого не разбудить, выбирается из-под одеяла. Ногами — прямо на подушку, иначе никак. По всему телу — мурашки. Она ежится и обхватывает себя за плечи. Все равно холодно. Перешагнув блондина, она несется в детскую. В ванную бы нужно, но ванная подождет. И одеться — подождет. Все подождет.

Под ногами — холодный линолеум. Его сменяет пушистый коврик. Дверь — на защелку. Она склоняется над спрятанным в детском шкафчике ноутбуком.

В комнате темновато. Спасают уличные фонари, сквозь шторы проникает немного света. Взгляд опускается на часы внизу экрана — всего лишь семь вечера. Надо же, как погуляли. Вечер. Хотя… Время суток — относительно. Оно зависит от стиля жизни и конкретного занятия.

Забрать Павлика она поручила бывшему мужу. Мальчику нужно мужское влияние, нужен пример, и лучше с отцом, чем с этими.

Образовавшимся временем она распорядилась безупречно. А завтра… Завтра будет еще безупречней. Завтра будет нечто!

Громкость выставлена на минимум еще вчера. Аппарат просыпается, недовольно жужжит и показывает. Кулаки победно сжимаются: есть! Одним выстрелом — двух зайцев. Красота. Думали, что охотники. Кролики! Не все скоту с маслом. Теперь посмотрим, как запрыгаете.

Пальцы стрекозами порхают по клавиатуре, отсветы на стенах сменяются вместе с фоном открываемых окон.

Кому: Чрезвычайная комиссия.

Тема: Срочное кино.

Пароль: Ложись.

Отправлено.

Шорх! — стерто и удалено из корзины. Пасть ноута с легким всхлипом захлопывается.

Даже как бы потеплело. Ноги на коврике. Грудь торчком, но уже без пупырышек. Кстати, грудь очень даже ничего, если не забывать про осанку и плечи.

Счастливый выдох: дело сделано. Прикрыв шкафчик, Кристина выглядывает из детской.

Блондин проснулся. Видит ее. Счастлив. Чертов кроль ненасытный. Сейчас, милый, сейчас, мой зайчик, уже иду. Но сначала в ванную, на минутку… или на три… Глядишь, и нужный звоночек раздастся.

— — —

— Привет. Нервничаешь?

— Кто это? — Кирилл глядит на незнакомый номер.

Намеренно гнусящий голос хихикает:

— Меньше знаешь — крепче спишь. Готов безболезненно расстаться с некоторой суммой в обмен на жизнь близкого человека?

Кирилл замер.

— Слушаю.

— Умница. Насчет излишних телодвижений в сторону красных и-дробь-или черных понимаешь. Шаг в ту сторону — прости, тебя предупреждали. Тогда — прими, Господи, душу создания своего…

— Понял уже, — перебивает Кирилл. — Сколько?

— Совсем чуть-чуть по нынешним меркам. Десять кило зеленых.

Десять тысяч