нанесены краской какие-то символы. Карлица с угрюмым выражением лица вошла в центр и присела возле неподвижного тела Эльзы. Алекс поморщился, ему все больше хотелось прекратить этот цирк.

— Выйди, сынок, — заметил эту реакцию знахарь, который стоял рядом.

— Ну уж нет, — прорычал он, сжав кулаки, — я хочу знать, что здесь будет происходить. Если мне что-то не понравится…

— Тебе все не понравится, — оборвал его старик, — все. Потому что ритуал изгнания темной магии не может нравиться нормальному человеку. Поэтому мы и не проводим его просто так.

— Тем более, я должен остаться, — возмутился Алекс, — должен видеть, что вы будете с ней делать.

Знахарь вздохнул и посмотрел на него с укоризной. Но и понимание сквозило в его взгляде тоже, словно он прекрасно осознавал, какие сомнения терзают собеседника.

— Проклятие наложено кровью, — терпеливо начал объяснять он, — и живет в крови. Поэтому сначала мы выпустим ее…

При этих словах карлица вынула из кармана кривой маленький ножик и взяла бледную руку Эльзы, обращенную запястьем вверх.

— …а когда темная магия в достаточной степени освободит тело, — продолжил знахарь, — мы снимем печать ведьмы, и душа тоже освободится. Слава пресвятому светлому богу, Азалия согласилась взять бремя на себя. Она делает это уже второй раз в жизни и уверена, что справится.

Карлица подняла голову и посмотрела на беседующих грустными умными глазами.

— Снимете печать? — переспросил Алекс, но старик уже взялся за платок, повязанный на шее, и поднял его на лицо, закрывая рот и нос.

— Или уйди, или не мешай, сынок, — послышался из-под повязки его приглушенный голос. — Время разговоров окончилось.

И тут же все остальные тоже закрыли лица, раскинули в стороны руки, обратив вверх ладони с рисунками символов, и одновременно произнесли:

— Анэм.

Под хор их голосов карлица взмахнула ножом, рассекла запястье Эльзы. В тусклом мерцании свечей кровь волчицы казалась густой, как варенье, и черной. Она лениво начала расползаться из приоткрывшегося пореза по белой коже, но на пол капать не спешила. Карлица полоснула по другой руке. Затем склонилась и принялась жадно, с причмокиванием, тянуть в себя эту кровь и сплевывать вязкие сгустки на пол.

Алекса замутило от отвращения. Он попятился под бесконечное, звучащее с ударением на первый слог "анэм", схватился рукой за стену и опустился на мягкую груду хлама. От специфического запаха раны, бьющего в нос, его волк метался внутри и выл. С его парой, причем взаимно привязанной, творили что-то страшное, ее жизнь висела на волоске, и все дикие животные инстинкты вопили о том, что этому нужно помешать. Но Алекс обхватил ладонями виски и заставил себя оставаться на месте. Нельзя и дальше колебаться. Надо сделать окончательный выбор. Либо он верит, либо нет. Либо он доверяет, либо прекращает ритуал одним махом раз и навсегда, принимая на свою совесть все последствия.

Но как же сложно было сделать именно этот выбор…

Стены погруженного в полумрак старого подвала будто сдвинулись, уменьшая и без того тесное пространство. Из-за плохого освещения фигуры в черном приобретали гротескный вид, их голоса сливались в один и раздражали слух бесконечной повторяющейся чередой звуков. Алекс видел, как старик-знахарь, подслеповато наклонившись поближе к свечам, торопливо толчет что-то в глиняной ступке, потом капает туда пылающим воском, и из посудины вверх вырывается дымок. Разгоняя ароматные, пахнущие полевыми травами и можжевельником клубы дыма, старик принялся круг за кругом обходить истинных, окутывая их плотным облаком. А карлица в монотонном ритме продолжала вытягивать из Эльзы драгоценную влагу жизни, и темная лужа на полу у ее ног стремительно росла.

Алекс не выдержал. Он рывком дернулся вверх, собираясь встать на ноги. Он не верит им. Они же просто выпустят из нее кровь, и сердце остановится. Он не сможет оставаться безучастным и на это смотреть. Но голова вдруг закружилась, ноги ослабли, в легких стало жарко и больно от едкого дыма, заполнившего уже все пространство подвала.

Он упал обратно на место, хватая ртом воздух и ощущая, как сознание начинает уплывать куда-то за грань. Волчье зрение, такое четкое прежде, позволяющее разглядеть в полутьме мельчайшие подробности вплоть до жесткого, даже жестокого выражения на лице карлицы, вдруг подвело, все силуэты стали расплывчатыми, свечи на полках превратились в желтые пятна, а темнота… она пульсировала вокруг Алекса, смыкала свои кольца и жила особенной, бурной жизнью.

"Анэм" — без конца звучало в его ушах. Слышались и другие слова, на непонятном языке, очень похожем на песнь мальчика, исполненную в темпле светлого бога, когда Алекс приходил туда. Но теперь рядом не было Димитрия, который мог бы понять и интерпретировать древний язык, позволив своему бете пропустить это знание через себя. Расслабленными, не способными четко мыслить мозгами Алекс вдруг подумал, что все, происходившее с ним в последний десяток лет, он видел только через призму сознания Димитрия. И тьма там была страшна, страшнее и темнее, чем эта, окружившая его сейчас в подвале.

И ненависть к светлому богу он перенял от Димитрия. Точно так же, как и ненависть к самому себе и ко всему окружающему миру. Только любовь к Эльзе существовала в нем изначально. Только она родилась самостоятельно. И Димитрий, как ни старался, так и не смог ее в Алексе убить.

А слово это — анэм — он уже видел. Встречал в тех разрозненных пожелтевших от времени листках, которые нашел в обитом кожей сундучке, последнем наследстве от деда. Там было много всего написано, и все непонятно, на древнем языке, первом языке, которым боги поделились с людьми. Алекс силился его понять, пробегая взглядом по строчкам, но зацепился только за одно, и то лишь потому, что оно повторялось чаще других. Что же это значит?

— Услышь тех, кто истинно служит трем правилам мироздания, — вдруг разобрал он среди общей какофонии звуков твердый и зычный голос старика-знахаря.

— Анэм.

— Не причинять вред в мыслях…

— Анэм.

— Не причинять вред в словах…

— Анэм.

— Не причинять вред в делах…

— Анэм.

Внезапно дым слегка рассеялся, и Алекс снова разглядел в просветах между фигурами истинных то, что творилось в круге. Карлица тяжело дышала и вытирала рукавом перепачканный рот, а Эльза повернула голову набок и неожиданно посмотрела прямо на Алекса прежними, привычными, серебристыми, как морозный лед, глазами.

И тут его словно молния пронзила до самых костей.

— Анэм, — заорал он, падая на колени, потому что ноги по-прежнему отказывались держать, и