ИВ. НАЖИВИНЪ ПЕРУНЪ

Лѣсной романъ

К читателям

Администрацией библиотеки было неоднократно замечено, что некоторые из клиентов (нток) позволяют себе кроме положенных трех книг брать лишние книги без записи.

Такое положение совершенно недопустимо в нашем общественном деле.

Кроме того мы обращаемся к нашим читателям с убедительной просьбой бережно обращаться с книгами, являющимися нашим общим достоянием.

Многие книги приведены в так плохое состояние, что их приходится изъять из обращения, отчего количество книг в библиотеке заметно уменьшается.

Надо помнить, что хорошая книга это наш лучший и верный друг.

Она нас научает и утешает в нашей тяжелой эмигрантской жизни.

Мы должны ее любить и, следовательно, беречь.

ПРОЛОГЪ

Было это на Руси лѣтъ тысячу тому назадъ, почитай. Зачатки такъ называемой государственности были замѣтны только на великомъ водномъ пути «изъ варягъ въ греки», по Днѣпру и Волхову, а остальная Русь, къ украинамъ, была Русью деревенской, гдѣ лѣсной, гдѣ степной, дикой и вольной. Жила Русь родами и старшій въ родѣ правилъ всѣми дѣлами и назывался гдѣ княземъ, а гдѣ — святъ-царемъ. Жили селяки въ плохенькихъ, наскоро сколоченныхъ избенкахъ въ лѣсахъ глухихъ, среди болотъ гиблыхъ, по берегамъ свѣтлыхъ озеръ и рѣкъ многоводныхъ и многорыбныхъ. И такъ какъ былъ въ тѣ времена человѣкъ окруженъ злыми ворогами со всѣхъ сторонъ, то и привыкли селяки не имѣть ничего лишняго, довольствоваться малымъ и были каждую минуту готовы покинуть свое жилище и итти дальше — куда глаза глядятъ. И они очень цѣнили эту свою свободу, питали отвращеніе ко всякому игу и даже просто порядку, никогда ни въ чемъ не были согласны между собой, никакъ не хотѣли одинъ другому повиноваться, про все спорили и очень часто доходили въ спорахъ своихъ до рукопашной. Но столкновенія ихъ между собой такъ же скоро потухали, какъ и возгорались и они, оставивъ свои короткія копья, щиты тяжелые деревянные и луки со стрѣлами малыми, омоченными въ яду смертельномъ, снова брались за свои лютни осьмиструнныя, за гусли яровчатыя и за свирѣли звонкія длиною въ два локтя, и круговая чаша меду пѣннаго туманила имъ головы сладкимъ туманомъ, и широкая вольная пѣсня ладно плыла по холмамъ и по доламъ: они любили пѣть и говорили, что «пѣвца добра милуютъ боги»…

Селяки-славяне любили ласковый свѣтъ и благодатное тепло земной жизни и не вѣрили въ смерть. Покойниковъ своихъ они хоронили по гранямъ родныхъ полей, на путяхъ, на розстаняхъ: тамъ, на столбахъ, стоялъ въ глиняныхъ сосудахъ прахъ ихъ и весной свѣтлой, на Радуницу, и лѣтомъ, въ Семикъ, когда вся земля изнемогала въ яру любовномъ, въ жаркій праздникъ Ярилы, шли селяки къ своимъ покойничкамъ и закликали весну пѣснями веселыми, и праздновали полноту жизни радостной, земное царство свѣта, и призывали къ совмѣстной радости и мертвыхъ своихъ.

И, склонившись къ роднымъ могилкамъ, причитали они: «ужъ ты, солнце, солнце ясное, ты взойди, взойди со полуночи, ты освѣти свѣтомъ радостнымъ всѣ могилушки, чтобы нашимъ покойничкамъ не во тьмѣ сидѣть, не съ бѣдой горевать, не съ тоской вѣковать. Ужъ ты, мѣсяцъ, мѣсяцъ ясный, ты взойди, взойди съ вечера, ты освѣти свѣтомъ радостнымъ всѣ могилушки, чтобы нашимъ покойничкамъ не крушить во тьмѣ своего сердца ретиваго, не скорбѣть во тьмѣ по свѣту бѣлому, не проливать во тьмѣ горючихъ слезъ…»

Они постоянно видѣли, какъ въ природѣ изъ смерти неудержимо возникаетъ все новая и новая, молодая, радостная жизнь, и понимали, что изъ міра человѣку уйти просто некуда, и потому, когда кто-нибудь изъ близкихъ умиралъ, они устраивали по немъ веселую и шумную страву или тризну и давали ему на дорогу въ новую жизнь гдѣ ладью, гдѣ коня, и припасовъ всякихъ, и гривну на переправы возможныя, а иногда даже и жену и рабовъ. И, когда отправлялись они на ловлю звѣровую, въ путь далекій, они слушали, гдѣ играетъ птица лѣсная, справа или слѣва, и если птица играла по мысли имъ, они благодарны были ей, а противъ сердца — опасались, ибо знали они, что и въ птицѣ этой какъ-то таинственно живетъ духъ ихъ близкихъ, уже отошедшихъ отъ нихъ. И во всемъ чувствовали они бытіе божіе: и въ небѣ, и въ водѣ, и въ горахъ, и въ камняхъ, и въ деревьяхъ старыхъ, и въ звѣздахъ. И, гадая о судьбѣ своей, вопрошали они все это о будущемъ и покорно и мудро предоставляли силамъ божественнымъ то, что выше воли человѣческой. И дикой душой своей чуяли они вѣяніе силъ жизни таинственной во всемъ: и въ шорохахъ ночи, и въ шелестѣ листвы, и въ вѣщихъ крикахъ птицъ, и въ травѣ архилинъ, и во всесильной разрывъ-травѣ, и въ жуткомъ папоротникѣ. И небо — въ немъ царилъ благостный Сварогъ, Отецъ всего, — ласково улыбалось имъ, простымъ дѣтямъ своимъ, и они, полные благодарности къ богамъ за волшебный даръ жизни, «приносили имъ требы, короваи ломили, ставили брашна котѣйныя и моленое брашно то давали другимъ и сами ѣли».

И вотъ вдругъ изъ за моря, изъ далекаго Цареграда, появилась въ зеленой, безкрайной землѣ русской новая вѣра, новый богъ непонятный, странный богъ, рожденный какъ-то отъ дѣвы, а потомъ погибшій страшной смертью отъ руки жидовиновъ въ землѣ ихъ. Противны были радости людскія этому новому богу и прежде всего требовалъ онъ отъ человѣка отказа отъ той жизни, отъ того теплаго, привольнаго и веселаго міра, который онъ же самъ со старымъ отцомъ своимъ создалъ для нихъ! И многіе на Руси, запуганные разсказами о мученіяхъ нестерпимыхъ, которыя заготовилъ этотъ новый, иноземный богъ людямъ, послушались его велѣній и неподалеку отъ Кіева стольнаго, въ зеленыхъ горахъ, надъ свѣтлымъ Днѣпромъ, еще во времена князя Владиміра Красна Солнышка, стали они, спасаясь отъ міра и жизни, рыть себѣ глубокія пещеры…

Цѣлые они и ночи напролетъ, освѣщаемые тусклымъ свѣтомъ свѣтильниковъ скудныхъ, рыли они, какъ кроты, подземные ходы, уходя все дальше и дальше въ глубь земли отъ коварныхъ прелестей солнечнаго міра. Ужъ не одинъ изъ нихъ умеръ въ этой тяжкой работѣ, въ этихъ лишеніяхъ тяжелыхъ, но это не останавливало другихъ: похоронивъ подъ скорбное пѣніе павшаго въ борьбѣ за непонятное, они все рыли, все рыли, уходя въ землю все дальше и дальше, точно надѣясь, что вотъ еще одинъ ударъ тяжелой лопаты и предъ ними раскроются врата въ какой-то новый, имъ невѣдомый, міръ. А внизу Днѣпръ сѣдой шепчетъ что-то солнечнымъ берегамъ, и разливаются по поймѣ зеленой пѣсни соловьиныя, и съ хриплыми криками вьются надъ водой вольныя чайки бѣлыя. Изъ-за горы ломаными линіями выступаютъ на солнечномъ небѣ зубчатые палисады города стольнаго съ толстыми, приземистыми башнями и