еще завиток добавил. — Пока я жив, дорогая моя, хирургом тебе не бывать. Ни нейро^[3], ни абдоминальным^[4], ни торакальным^[5] — никаким.

Сатор постояла молча, раздраженно растрепала челку и без того наверняка уже торчащую дыбом — со времени, как Анет шевелюру старательно пригладила, уже несколько часов прошло, наверняка половина заколок из проклятых Хаосом кудрей успела вылететь. И все-таки присела на скамейку — на самый краешек, от профессора подальше.

— Честно, я не понимаю почему, — сумела выдавить в конце концов хоть и не сразу — слова никак выговариваться не желали.

— Я уже много раз повторял, только кто-то не слушал, — негромко и размеренно, будто надоевшую лекцию читая, пояснил дядюшка. — Ани, ты хорошая девочка: умненькая, упорная, добрая. Но не врач, а тем более не хирург. Прости, но женщина со скальпелем — это обезьяна с факелом.

— А как же…

— Не надо мне тут сыпать исключениями! — нахмурившись, отмахнулся Лангер. — На то они и исключения, чтобы правило подтверждать. Но ты к ним не относишься. Для того чтобы оперировать, нужно иметь железный характер и — еще раз прости — стальные яйца. Тебе же только сопли у детей лечить. Ну и не надо выше головы прыгать. Выйди замуж, нарожай мне внучат, пусть они династию продолжат — вот это как раз то, что нужно.

Анет отвечать не спешила, упорно в землю смотрела, мяла и без того истерзанную папку. В кустах за лавкой робко тренькнула пичуга, пробуя голос. Вдалеке кто-то настойчиво требовал «дать мяч». От ворот больницы к приемному покою с ревом проскакал сэповский ящер.

— А если я тебе докажу? — глухо спросила Сатор.

— Докажешь что? — устало отозвался дядюшка.

— Что у меня есть характер и… И все остальное?

— И как же ты собираешься это сделать? — хмыкнул профессор.

— Мое дело! — решительно тряхнула головой Анет. — Просто поклянись, что если все получится, то ты поможешь выбить место ординатора.

Теперь уже Лангер молчал, глядел скептически, совсем недвусмысленно демонстрируя свою веру в таланты племянницы. Но Сатор не сплоховала, взгляда не отвела, смотрела прямо. И дождалась-таки: профессор очень неохотно, но кивнул.

* * *

Больше всего Ани боялась опоздать. И ведь опоздала-таки, да еще совершенно по-свински, минут на пятнадцать, не меньше. Конечно, ее вины в этом, вроде как, и не было. Ведь не всякий же с первого раза дорогу способен запомнить! Конечно, не каждый и заблудится в двух зданиях, с торца подпертых ящериными стойлами, рядом с которыми резко и совсем не по-медицински пахло навозом.

Но кто ж знал, что в двухэтажных, изрядно обшарпанных домишках центральной станции Экстренной и Неотложной Помощи окажется столько переходов, коридоров и тупиков?

Вроде бы сначала Анет по нужной лестнице поднялась — чугунные литые перила, смотревшиеся, как жемчуга на нищенке, она запомнила, еще когда документы оформляла. Но вместо раздевалки, как ожидалось, Сатор оказалась почему-то перед закрытыми дверьми, за которыми жестяно, очень по-столовскому грохотало. Спустившись все по той же роскошной лестнице, девушка очутилась не у входных дверей, а в подвале, в казематах почти. Потом была каморка и тетка, злобно посоветовавшая «не шляться тут!». Дальше откуда ни возьмись вынырнула крохотная, совершенно обжитая кухонька с пыхтящим на примусе чайником и толпой грязных чашек на столе. И какой-то закуток, где на продранной смотровой кушетке спал самый натуральный бродяга.

Вот как раз после бродяги Анет и выскочила к распахнутым настежь дверям.

— И вот, значит, читаем: «… по словам умершего, боли обострились тринадцатого числа», — гудел из-за стены солидный, плотный мужской голос. — Доктор Винсер, ваше творчество, признавайтесь! Так? Нет?

— Ну а я что сделаю? — заканючил кто-то другой, не такой солидный. — Не я же придумал, с его слов записано, как и положено: тринадцатого, к вечеру заболело. Реанимация проведена по стандартам…

— Значит, труп так и сказал: тринадцатого, мол, числа поплохело? — иронично поинтересовался бас.

— Нет, ну он впоследствии труп. В смысле, помер мужик. А я, что ли, виноват?! Этот идиот больше суток с инфарктом на ногах ходил, а я виноват? Как что, так сразу доктор Винсер! Нет, понимаю…

— Ясно все с вами, доктор Винсер, — пробасили грозно.

— Да с ним давно все ясно, — подал голос уже третий.

— Коллеги, вы просто не осознаете значимость случившегося! К мелочам придираетесь, не видя глобальности полотна, — встрял еще один, ехидный, — Мужик с инфарктом, впоследствии оказавшийся трупом, ходил на ногах. А ведь мог на руках!

— Ша, доктора! — прикрикнул бас. — Други мои, сколько раз вам говорить: отправляясь заполнять карточки, не забываем прихватить голову! Я вот этот этюд в страховую отсылать должен? Так? Нет? Что они мне скажут, если у нас тут трупы на боли жалуются? А вы не ухмыляйтесь, не ухмыляйтесь, доктор. Сейчас и до вас доберемся! «Перелом запястья ноги» — ваше? Что не нравится? Друг мой, какую ветеринарную академию вы заканчивали? А-а, дошло, наконец! Мне плевать, что вы карты в шесть утра заполняли…

Анет, тихо млея то ли от ужаса, то ли от восторга, на цыпочках подкралась к дверям, осторожно заглянула внутрь.

Зальчик оказался совсем небольшим — всего-то пять рядов кресел, смахивающих на театральные. А людей в нем было и того меньше, даже половина сидений не занята, но от обилия ярко-алого глаза все равно заломило. На длинном столе, стоящем перед креслами, восседал мужчина, статями на игрока «Владык Замка^[6]» смахивающий — простой желтый халат на его могучей груди едва не лопался. Но в сборную его все же вряд ли бы взяли, уж больно физиономия страшная. Такому не в СЭПе работать, а у большой шишки телохранителем служить. Любой злоумышленник еще на подходе от ужаса обделается.

— А вот и наше новое приобретение явилось, — по-прежнему глядя в зал, а в сторону Анет даже бритой башки не поворачивая, прогудел бугай. — Извольте, так сказать, любить и жаловать: доктор Сатор собственной опоздавшей персоной. Скажу по большому секрету, это не просто так дама, а племянница самого профессора Лангера! О как!

Громила веско поднял похожий на сардельку палец.

— Я не… — начала Анет, даже не успев придумать, что сказать хочет.

И чувствуя, что мучительно, до бровей, краснеет, как умудрялась, кажется, она одна: заливаясь ровным густо-малиновым цветом без полутонов и оттенков. Вот только как не покраснеть, когда на тебя уставилось тридцать, а то и больше человек?

— Это не тот ли Лангер, который на повышении квалификации курс читал? — спросил кто-то — за пестрятиной алого Сатор не разобрала кто. — А