Сергей Прокофьев Дневник 1907-1933 (часть вторая)

1919

1 января

Первый день нового года не был ничем особенным замечателен. Был у Больмов и Владимира Николаевича; забросил нескольким американцам карточки, не в качестве новогодних визитов, которых здесь нет, а просто надо было куда-нибудь зайти. Вечером играл в бридж с милым Самойленко с большим удовольствием.

Оперу утром подсочинил, и недурно, но вот ещё история: уже две недели, как я уехал из Чикаго, а нет ни контракта, ни чека, ни даже ответа на запросную телеграмму. Я думаю, это просто небрежность, или Кан (секретарь Кампанини, русский) нарочно подлит (или, как Больм выражается, «воняет») за то, что я не дал ему комиссионные за его якобы старания. Это здесь принято, видите ли.

2 января

«Апельсины» быстро бегут к концу первого акта. И странно смешивается горячность сочинения с мыслью, что может просто никакого контракта нет и меня надули. Дописал либретто первого акта. У Гоцци он кончается как-то никак, и приходилось что-нибудь изобретать. В либретто мой конец вышел ужасно куцым, но, я думаю, я не ошибусь в расчёте, что с музыкой и сценой он выйдет как раз хорошо.

3 января

Кончил акт. Ах, хорош последний аккорд! Итого шестнадцать дней. Если так продолжать, то двадцатого февраля опера готова. Но пока контракта нет, закрываю лавочку и писать дальше не буду.

4 января

Башкиров и Альтшуллер ругают меня за легкомыслие, с которым я уехал из Чикаго, не получив подписи от Кампанини. Но что я мог сделать? Если Кампанини всё равно не хотел давать подписи, то он так и не дал бы её под каким-нибудь предлогом, например, сказав, что ему нужно время для выяснения какого-нибудь пункта. Если же тут простая небрежность, то значит я получу контракт на днях. Да и вообще, я не понимаю идеи обмана: ведь весь заказ затеял сам Кампанини. Тогда в чём же дело? На чём ему меня ловить? Башкиров послал телеграмму русскому консулу в Чикаго Волкову, прося его энергично вступиться за «Апельсины». В крайнем случае, есть ещё Мак-Кормик, который субсидирует это предприятие.

5 января

Оглянувшись на результат моей четырёхмесячной американской деятельности, с её концертами, успехами, длинными критиками, я неожиданно в итоге нашёл большой, круглый ноль: опера висит в воздухе, Адамс безмолвствует и концертных приглашений нет. Стоило ехать в Америку! В сущности, конечно, стоило. Ибо ужасные разбои в России, голод в Петрограде, озлобленная чернь и полная бесперспективность для композитора и пианиста – в тысячу раз хуже здешних маленьких неудач. Надо выяснить вопрос с оперой, переменить менеджера и достать деньги для саморекламы. Вот ближайший план.

Неожиданно интересным вышел сегодня большой обед, устроенный в честь Рахманинова обществом «Богемцев». Обед был дан в большом зале «Билтмор» - отеля человек на триста, а может, на шестьсот. Я сидел за столом «приглашённых», но стол был так велик, что я лишь к концу обеда заговорил с Рахманиновым, подойдя к нему. Рахманинов, по обыкновению, очень милым тоном, хотя чуть-чуть покровительственным, спросил:

- Ну как же ваши дела?

Меня эта покровительственность человека, у которого дела идут отлично, несколько уколола, и я ответил:

- Да благодарю вас, две недели сидел и писал, и один акт готов.

Рахманинов, который не сидел и не писал два года, удивился:

- Не очень ли уж скоро пишете, Сергей Сергеевич? - спросил он.

Я ответил:

- Видите ли, Сергей Васильевич, когда уж очень хочется сочинять, я стараюсь себя не сдерживать...

- Да, да, конечно, - сказал Рахманинов, - вы мне как-нибудь сыграйте, что вы написали.

Я ответил добродушно:

- Да ведь вы всё равно ругаться будете...

Рахманинов ответил тоже добродушно:

- Это неизвестно. Я ведь ещё не совсем потерял способность к восприятию.

На этом мы расстались, я пообещал позвонить.

С американской публикой Рахманинов держал себя очень любезно, но сквозь эту любезность они не замечали высокомерия и тонкой издёвки. Когда его огромной овацией просили сыграть, он ответил, что находит приличным случаю сыграть итальянскую польку, которую он записал с заводного органа. И сыграл её, надо отдать справедливость, блестяще. Когда публика, не чувствуя того, что ничто лучшее не прилично случаю, расплескалась в бешеных аплодисментах, Рахманинов встал и сказал: «That's all»^[1], чем всех посадил на место.

7 января

Сегодня был вечер из моих сочинений в Modern Music Society^[2], - небольшой кружок, соответствующий нашим покойным «Вечерам современной музыки». Так как я просил, чтобы это было очень private^[3], то они перестарались и «переприватили», устроив в частной, очень тесной квартире, с аудиторией человек в восемьдесят, причём многие не могли попасть.

Вообще же я с удовольствием сыграл 2-ю и 4-ю Сонаты и в первый раз «Бабушкины сказки», ибо они мне напомнили симпатичные цели «Вечеров современной музыки». Кстати, это оказалось, как раз десятилетним юбилеем моей концертной деятельности. (Первое моё концертное выступление в «Вечерах современной музыки» - двадцать восьмого декабря 1908 года старого стиля, т.е. десятого января 1909 нового. Но никто об этом не знал. Это общество мне поднесло почётное членство.

9 января

От Волкова наконец телеграмма: хоть это стоило труда, но Кампанини дал слово выслать на днях контракт. А то этот чёрт уже задумывает увильнуть. Почему? Ведь он же сам заварил всю кашу. Но теперь Башкиров поздравляет меня и считает, что контракт у меня в кармане.

10 января

Вечером была американка, типичная для Америки: красивая, плоскогрудая и бесчувственная.

11 января

Адамс меня встретил нежными улыбками, тем более, что я ему дал чек по его счёту (10% с моих доходов). Я спросил у него совета (!), не пройти ли мне к другому менеджеру, который бы более энергично занимался моими долгами. Адамс имел благорасположенный вид и просил в понедельник утром прийти для окончательных разговоров.

Вся соль в том, что нужно истратить полторы тысячи на рекламу. Я их не дам даже при выгодных рассрочках. А потому мне нужен менеджер, который достал бы такие деньги.

Учил сонату Чайковского и пьесы Скрябина - «Прелюд» и «Desir». Обе знаю наизусть.

12 января

Сегодня день ушёл на гостей и receptions^[4], на которых я был, хотя всё же играл.

Слушал Рахманинова. 2-й Концерт, сыгранный им великолепно. Успех оглушительный которому я очень радовался, аплодируя вовсю. Когда я зашёл к нему, он имел вид