воздействует (а тогда зачем он вообще здесь нужен?), автором гипотезы совершенно не учитывается.

Но больше всего мне понравилось, каким фантастическим образом И.Фроловым был сделан вывод о том, что отцом Горацио является Полоний! По мнению автора (повторяющего мысль А.Баркова), Гамлет, называя Полония "торговцем рыбой" (fishmonger), намекает ему на то, что Полоний сводник, сутенер (по версии Баркова - он торгует Офелией). Однако, уверенно продолжает И. Фролов, "у римского поэта Горация (имя которого использовал в качестве псевдонима наш горбатый стихотворец) отец был рабом-вольноотпущенником, торговцем копченой рыбой!"

Именно этот весьма и весьма отдаленный факт Игорь Фролов и посчитал вполне достаточным для того, чтобы сделать сногсшибательный вывод: "Горацио таким образом оказывается сыном Полония". И я ну просто совершенно не могу себе представить несчастного зрителя, пусть даже очень хорошо образованного, который сидит и, как профессиональный компьютер, сам себе быстро выдает необходимую информацию (и при этом умудряется точно определять, в каком месте пьесы ее следует выдать!) о том, что, дескать, имя героя пьесы Горацио имеет обязательное отношение к римскому поэту Горацио; что, дескать, отец римского поэта был рабом-вольноотпущенником; и что, дескать, данный отец по профессии был торговцем копченой рыбой!

Страшно подумать, что было бы, если бы при дальнейшем копании автор вдруг догадался, что имя римского поэта Горацио начинается с той же буквы, что и имя королевы Гертруды! А если бы, не дай бог, прабабушка римского поэта оказалась сумасшедшей, то этих двух "фактов" какому-нибудь исследователю могло бы запросто хватить, чтобы утверждать со счастливым выражением лица, что на самом деле Гертруда - это переодетый горбун Горацио, а настоящая королева -это Офелия, которая сошла с ума еще в детстве, точь-в-точь как прабабушка некоего римского поэта, в связи с чем Горацио-Гертруда под страхом смерти приказал Полонию ее удочерить.

Я представлю свою версию событий. Моя гипотеза объемна - она отвечает на все вопросы и включает в себя всю пьесу и всех героев, гармонично трактуя все их поступки без исключения. При этом никаких интеллектуальных вывертов моя версия совершенно не требует - она проста и конструктивно прочна, так как в основе ее лежит не голое умозаключение, а каркас из психологической достоверности человеческих чувств и мотивации всех поступков героев на их основе.

*

Изначально у меня была другая, параллельная, гипотеза. Но чем дальше я углублялась в пьесу, тем меньше она выдерживала проверку на прочность - все чаще возникали вопросы, ответы на которые начинали выглядеть все более хилыми. Конечно, при желании досадные пробелы можно было заретушировать, убрать с них акценты, но вот беда: я не испытывала такого желания. В результате я пришла к выводу, что истинная подоплека событий напрямую увязана с этими пробелами, что копать надо именно здесь.

И тогда я снова начала с крайнего удивления по поводу того, что почти никто из литературоведов не сомневается в том, что фабула пьесы именно такова, какова она на поверхности: что нравственные страдания Гамлета вызваны отсутствием у Гертруды должных чувств к его умершему отцу и что исполнить месть ему мешают мучительные философские рассуждения или в крайнем случае комплекс Эдипа, появившийся в пьесе откуда ни возьмись стараниями шекспироведов.

Кроме того, меня сильно возмутило, что маститые исследователи, с завидной последовательностью обнаруживая в пьесе явные противоречия, относящиеся к официальной версии фабулы, спокойно списывали их на художественные недоработки Шекспира, при этом нисколько не сомневаясь в себе.

Еще не имея окончательной идеи, я находила поведение Гамлета крайне отвратительным. Наконец, когда моя неприязнь к принцу достигла апогея, я вдруг наткнулась на одно, весьма незаметное, имя в пьесе - я видела его там миллион раз, но каждый раз оно успешно ускользало от моего внимания. И не только моего. Однако теперь я все-таки решила на нем остановиться и выяснить, вправду ли это имя столь несущественно в пьесе, или оно скрывает в себе некий потенциал.

Незаметное имя оказалось ниточкой Ариадны, потянув за которую я с удивительной легкостью вышла из лабиринта сомнений. Передо мной открылся огромный контекстный пласт, представляющий из себя цельное повествовательное полотно. А вся психологическая составляющая пьесы, откровенно неустойчивая в официальной фабуле, оказалась конструктивно плотной и крепкой.

Мое негативное отношение к Гамлету исчезло без следа, уступив место состраданию.

*

О противоречиях в пьесе "Гамлет" писали все кому не лень. Нобелевский лауреат Т.С. Элиот даже называл эти противоречия "отсутствием объективного соответствия", что наделяло пьесу, по его мнению, существенными недостатками. Например:

- В начале пьесы выясняется, что Гамлету 20 лет, а в пятом - что 30.

- Гамлет и Горацио учатся в Виттенберге (учеба Гамлета прервана смертью отца и замужеством матери). Однако по приезде в Эльсинор в течение почти двух месяцев Горацио даже близко не подходит к Гамлету, они не здороваются даже на похоронах.

Только один исследователь, Альфред Барков, заподозрил, что с официально признанной фабулой что-то неладно, что психологическая мотивация героев не укладывается в ее прокрустовы рамки. Однако и он сделал ошибочный вывод, что "Гамлет" - это пьеса-меннипея. Что в итоге все "реальные" персонажи остаются живы. Что поскольку пьеса-меннипея предполагает как бы два повествования, то одно, прозаическое, написано не кем иным, как Горацио, а стихотворная часть - выдуманным "реальным" принцем Гамлетом, в то время как вставная пьеса "Мышеловка" тоже написана Гамлетом, но уже каким-то другим. Что Гертруда - вдова старшего Фортинбраса. Что Гамлет - сын этого же Фортинбраса. Что в пьесе имеются соответственно два принца Гамлета: один - нереальный "реальный", которому тридцать лет, и второй - стихотворный и окончательно выдуманный, которому не больше двадцати. Таким образом, несоответствие в возрасте Гамлета, по мнению Баркова, исчезало, а заодно устранялась странность в поведении Горацио относительно принца.

Данная теория показалась мне достаточной занятной, но мало убедительной - уж слишком она сложна, чтобы быть эффективной, слишком перегружена, чтобы быть понятой без лишних усилий. Движение в сторону всех этих выводов чрезвычайно громоздко. Вряд ли Шекспир пошел бы на такой невероятно сложный трюк - все-таки каждому автору хочется быть понятым, и в конечном итоге понятым верно. А для этого