пересохшие губы, не видел, с каким удовольствием она захватывала ладонью сочащуюся смазку, тут же размазывая её по стволу, не видел, как она нет, нет, да проведёт рукой по груди, на мгновение сжав в пальцах сосок, не слышал шорох простого льняного платья, когда её пальцы нырнули среди разведённых ног и вынырнули влажные. Отрок не видел, как Настёна снова сменила руку и теперь мазь в его дубину втирала рука с влажными пальцами, которые только что побывали в лоне женщины. Хотя какая мазь. Лекарка уже просто мяла и гуляла пальцами по органу отрока, желая увидеть, как он выплеснет семя, почувствовать его запах, размазать между пальцами оценив густоту, а может и попробовать каплю на вкус…

Митька же полностью сосредоточился на ощущениях. Он чувствовал, как обхватив ствол его органа мягко и аккуратно двигается женская ладошка с длинными нежными пальчиками, как появляется лёгкая щекотка в больших тугих ядрах, как до вершины его дубины достаёт горячее дыхание Настёны, обжигает налившуюся кровью головку словно жаркий степной суховей.

Но, как бы ни хотелось парню, длиться вечно это не могло. В шулятах появилось ощущение сильной щекотки, внутри него словно что-то порвалось, от чего ноги ослабли, а из его конца начало выплёскиваться семя, но Митька этого толком и не видел, его сознание померкло от накативших ощущений.

А вот Настёна не могла поверить в то, что видела. Неожиданно орган Митьки запульсировал и начал выплёскивать семя с такой силой, что оно попало на неё. Густые, жемчужно белые, жирные струи стремительно вылетали из вершины головки и попадали ей на лицо обжигающе горячими подтёками. Лоб, правый глаз, щёки, нос, губы, подбородок… Семени Митька вылил столько, словно собирался и жизнь отдать. Пока отрок прерывиста дыша с закрытыми глазами едва стоял на ослабевших ногах и выплескивал семя, лекарка быстро, чтобы он не заметил, направила одну из струй себе в рот, тут же сомкнув губы и смакуя, словно пробовала изысканные деликатес персидских купцов.

Почти через минуту Митька пришёл в себя и открыв глаза посмотрел на Настёну и тут же его глаза удивлённо округлились: женщина с удовольствием облизала губы, на которых белело его семя.

— Настёна Никифоровна, я… — хрипло пробормотал отрок.

— Всё хорошо. Ты молодой здоровый парень, тебе это было нужно. — улыбнулась лекарка, не обращая внимания на испачканное лицо. — Ложись, отдыхай. Я сейчас дам тебе отвар. Сон лучшее лекарство.

Уже через пять минут Митька Лисов спал, а Настёна умывшись, сидела на своей кровати, бросая в сторону парня задумчивые взгляды. Перед её внутренним взором кружились воспоминания органа отрока, его запах, вкус, цвета, крепость, размер… И женщина почувствовала, что её соски и не подумали становиться мягче, как и не стало суше в её лоне.

Откинувшись спиной на стену и слегка разведя ноги, лекарка подтянула подол платья и тут же её пальцы нежно принялись гладить её затворы. Лоно Настёны было горячим и влажным, словно ей семнадцать лет и она в жарких объятиях пылкого юнца. Но нет. Твёрдые соски и пожар в лоне, это реакция всего лишь на то, что она теребила орган Митьки и его семя.

Настёна одной рукой вытащила одну из своих грудей из платья и немного помяв ей и поиграв с соском, затянула его в рот, посасывая и покусывая, одной рукой играя с другой грудью, в то время, как пальцы ей другой руки раз за разом ныряли в горячую и влажную глубину её лона. Дыхание женщины ускорялось, было хриплым и прерывистым, но движения её рук ускорялись и становились оствервенелыми, а через минуту, тело Настёны напряглось, а бёдра несколько раз судорожно дёрнулись. Переведя дух и убрав груди обратно в платье, лекарка посмотрела на блестящие от влаги пальцы и тщательно облизав их, встала и оправив платье, принялась наводить порядок.

«Не хватало ещё, чтобы дочка меня такой увидела.» — подумала женщина, но вспомнив Митьку, она улыбнулась.

* * *

На следующее утро лекарка отправилась в поместье Лисовых, чтобы поведать семье, как здоровье их отпрыска. Женщина вошла в дом и перекрестившись на красный угол, хотя её и воротило от этого действия, направилась на кухню, где первой встретила Агрофену.

— Здравствуй, Агрофена, — вежливо кивнула женщина, приветствуя старшую женщину семьи.

— Здравствуй, Насть, присаживайся. — тут же вскинулась она и вскинув голову рявкнула на весь дом так, что сразу становилось понятно — жена сотника. — Анна!

Наверху раздался короткий грохот, словно на деревянный пол уронили что-то тяжелое, коротко застучали торопливые шаги и наверху лестницы показалась мать Митьки.

— Как он? — тут же встревожено спросила женщина.

— Мне кричать? — иронично спросила лекарка, и по её спокойному голосу все сразу поняли, что ничего жуткого со здоровьем отрока не случилось.

Анна-старшая спустилась по лестнице и сев за стол рядом с Агрофеной, требовательно уставилась на лекарку, но на секунду отвлеклась, услышав наверху шум.

— А ну исчезли! — коротко рыкнула она на старших сестёр, которые показались на лестнице и переведя взгляд на гостью посетовала. — Представляешь, как в моровое поветрие у нас все холопы на выселках померли и их пришлось к делу приставить, так такими важными резко стали.

Настёна усмехнулась. Что есть, то есть. Она сама сталкивалась с такой проблемой, со своей дочерью, которая начала помогать матери в её труде лекарки. А Влада была девчонкой не робкого десятка и часто приходилось на неё давить, чтобы усмирить и часто в доме лекарок можно было услышать, как лаются мать и дочь.

— Не об этом разговор. — серьёзно сказала Агрофена. — Как там Митька?

— Всё хорошо. — успокаивающе улыбнулась Настёна. — Ошпарила его Анька хорошенько, но всё в порядке. Кожа восстановиться, даже шрамов не будет.

— А… Насть… — неуверенно начала Анна, косясь на мать.

— Что? — вопросительно подняла бровь гостья.

— А как он… У него же живот, ноги и… — всё так же неловко пробормотала мать отрока, хотя от сильной характером Анны слышать такую неуверенность было необычно.

— Да что ты мнёшься, как девка на выданье? — грозно спросила Агрофена и переведя взгляд на лекарку, спросила в лоб. — У него же чресла тоже ошкварило. Он с девками потом-то сможет?

Настёна усмехнулась. Что и говорить? Лисовы все такие. Кирилл — сотник ратной конной сотни. Агрофена — дочь Туровского князя, украденная мужем по любви из терема ещё тринадцатилетней, а пока за ними гонялись, Кирилл в свои шестнадцать отличился перед Киевским князем, а она ему родила первенцев. Туровскому князю стало не с руки гневиться на наглого тогда ещё молодого десятника, дело забыли, но вот обиды нет. У всех в семье были крепкие, твёрдые характеры и