баррелей). Это месторождение, напоминающее по форме банан, вытянулось с севера на юг и южным концом заходит на десяток километров на территорию Кувейта. Багдад очень раздражало то, что, хотя почти 90 процентов Румейлы находилось в Ираке, последний добывал здесь почти столько же нефти, сколько и Кувейт со своего небольшого куска месторождения. В годы же ирако-иранской войны иракцы заминировали свои нефтепромыслы в Румейле, и нефть добывалась только на кувейтском участке. Время от времени оба эти территориальные требования (то вместе, то порознь, то очень настойчиво, то менее активно) предъявлялись Багдадом кувейтскому руководству; последнее же старалось от этих претензий уйти, предпочитая в принципе вести диалог или в той либо иной форме откупаться.

Ирако-кувейтские отношения, в которых были свои взлеты и падения, в целом не отличались ни доверием, ни сердечностью как раз по причине никогда не скрывавшихся притязаний Ирака на Кувейт. Они, правда, были приглушены в период ирако-иранской войны, когда Багдад очень нуждался в Кувейте как финансовом доноре и активно действующем транспортном коридоре. В этот период Кувейт служил главными воротами, через которые в Ирак доставлялось оружие, снаряжение, боеприпасы, продовольствие и другие товары, и через которые в обратном направлении шла за рубеж значительная часть иракского нефтяного экспорта, так как река Шатт-аль-Араб как транспортная артерия тогда была закрыта, а потому без кувейтских портов было не обойтись.

Казалось, наступили долгожданные перемены к лучшему в ирако-кувейтских отношениях. Но не прошло и двух лет с момента прекращения огня между Ираком и Ираном, как все вернулось на круги своя: Багдад вновь обратился к политике нажима на Эль-Кувейт.

Нажим на этот раз шел не столько по территориальному вопросу, сколько по линии финансов и нефти. Из войны с Ираном Багдад вышел с внушительными внешними долгами, которые делились примерно поровну: 40 миллиардов долларов приходилось на арабские страны и примерно столько же на неарабские, в основном западные. В Багдаде считали, что арабы в любом случае должны простить ему долги, учитывая большие человеческие и материальные жертвы, которые Ирак понес, защищая, как он считал, не только себя, но и остальной арабский мир, прежде всего страны Залива, от «хомейнистской угрозы». Саудовская Аравия так и поступила, но другие не спешили следовать ее примеру. У Кувейта, видимо, были свои резоны не закрывать так просто вопрос об иракской задолженности, учитывая, в частности, упорное нежелание Ирака демаркировать свою границу с Кувейтом и таким образом окончательно решить вопрос о ее прохождении.

Подобная «строптивость» вызывала в Багдаде сильное раздражение. Не меньшее неудовольствие вызывала и уклончивая позиция Кувейта по части предоставления Ираку новых миллиардных субсидий. В печати сообщалось, что в мае 1990 года во время арабского саммита С. Хусейн потребовал от Кувейта 12 миллиардов долларов, но кувейтяне не торопились раскошеливаться. Месяц спустя посетивший Кувейт заместитель премьер-министра Ирака Хаммади, как утверждают, немало удивил хозяев, передав им полный перечень кувейтских зарубежных авуаров в знак доказательства их способности легко пойти на финансовые жертвы. По некоторым сведениям, Кувейт соглашался предоставить лишь 500 миллионов долларов и не сразу, а в течение трех лет, что в Багдаде сочли чуть ли не оскорблением.

Другое противоречие между Ираком и некоторыми странами залива было связано с ценами на нефть и уровнем ее добычи. Ирак как нефтепроизводящая страна, да к тому же сильно обремененная долгами и нуждающаяся в крупных финансовых ресурсах для восстановления разрушенного войной хозяйства был, естественно, заинтересован в максимально высоких мировых ценах на нефть, они же, напротив, опустились за первую половину 1990 года на 30 процентов, до 14 долларов за баррель. И виной тому, как утверждали в Багдаде, было несоблюдение Кувейтом и ОАЭ своих квот на ее добычу, что вело к переизбытку нефти на мировом рынке.

Впервые свое раздражение по этому поводу Саддам Хусейн публично выказал в конце мая 1990 года в Багдаде на арабском саммите, который он собрал, чтобы заклеймить выезд в Израиль советских евреев. Но другая и, несомненно, даже более значимая для Багдада цель встречи состояла в том, чтобы подать сигнал недовольства тем арабам, которые не спешили протянуть ему руку финансовой помощи. Открыто обвинив их в экономической войне против Ирака и подчеркнув, что не станет это терпеть, иракский лидер, как сообщалось, был еще более откровенен в кулуарах, требуя незамедлительно предоставить Ираку сумму порядка 30 миллиардов долларов. Новый нажим был предпринят 16 июля, теперь уже в рамках Лиги арабских государств. Вопреки выдерживавшейся в этой организации традиции не выносить споры на люди, а решать разногласия между ее членами «по-семейному» и через посредников, Багдад демонстративно сделал публичный ход: обнародовал письмо министра иностранных дел Тарика Азиза на имя Генерального секретаря ЛАГ Шадли Клиби, в котором обвинил Кувейт и ОАЭ в нарушении договоренностей ОПЕК о квотах добычи нефти, подрыве нефтяного рынка и снижении цен на нефть. Кроме того, Кувейт был обвинен в «воровстве» иракской нефти на сумму 2,4 миллиарда долларов. Речь в письме шла о том, что кувейтские нефтяники, используя на своей оконечности Румейлы методы наклонного бурения, отсасывают-де нефть с территории Ирака. Сам Тарик Азиз несколькими часами позже жестко выступил на эту же тему в Тунисе на министерской сессии ЛАГ, еще отчетливее придав технико-коммерческому спору политический характер и вновь обвинив Кувейт в «экономической войне» и антииракских «интригах».

Еще больший накал страстей вызвала речь Саддама Хусейна 17 июля в Багдаде по случаю 22-й годовщины прихода к власти в Ираке партии Баас. Это была по сути неприкрытая атака на руководителей стран Залива, которые, мол, «пытаются подорвать Ирак после его военного триумфа». «Вместо того чтобы вознаградить Ирак, пожертвовавший цвет своей молодежи ради защиты их дворцов и богатств, они причиняют ему гигантский вред», «всаживают ему в спину отравленный кинжал». Особенно досталось в этой речи Кувейту и ОАЭ. В их адрес прозвучала и явная угроза: «Возвышение наших голосов против зла, – говорил С. Хусейн, – отнюдь не является последним средством; если зло будет продолжено, найдутся эффективные средства, которые поставят вещи в правильное положение»1.

Все это не могло не настораживать, как и шум, поднятый Багдадом, в том числе на сессии ЛАГ, по поводу незначительного перемещения кувейтского таможенного