девяностые? В найденном телефоне выявились ещё пропущенные звонки от абонента под именем «Крошка Ру». «Кто-то из одноклассниц», — подумал Виктор, нажимая вызов. Раздавшийся в трубке мужской голос заставил на секунду опешить.

— Эй, Ослик, ты куда пропала. Ноги в руки и бегом к парку!

— Это не Айслу, это её папа.

Собеседник тоже слегка оторопел, но опомнился быстро:

— Здрасьте, дядь Вить, это Саша Руденко. Вы передайте Айслу, мы её ждём в парке у «Сюрприза».

— Саша, — Виктор вспомнил одноклассника дочери, рослого широкоплечего парня, — дочки дома нет, не знаешь, где она может быть?

Видимо, голос немного дрогнул, потому что Саша быстро откликнулся:

— Сейчас, дядь Вить, выясним.

Звонок раздался через семнадцать с половиной минут.

— Дядь Вить, вы только не волнуйтесь, Айслу в библиотеке.

Виктору показалось, он ослышался. Представить дочь добровольно читающей книгу не получилось.

— Её захватили и силой удерживают в библиотеке? — вырвалось само собой.

С той стороны трубки раздались сдавленное хихиканье, какая-то возня и, наконец, звонкий голос дочки:

— Папуль, ты работал, не стала отвлекать, скоро приду. Смотрела в библиотеке материалы о жизни в Орской крепости в середине девятнадцатого века. Прикинь, казахов раньше называли киргизами или киргиз-кайсаками…

Виктор слушал щебетание дочери, не вникая в смысл. И уж меньше всего на свете его интересовали события, происходившие более полутора столетий назад.

Глава 4. В крепости

Утро застало Орскую крепость гудящей, подобно растревоженному улью. Командиры муштровали солдат, казаки усиленно чистили коней и оружие, мальчики на побегушках подметали улицу перед лавками и трактиром, обыватели, собираясь в кучки, самозабвенно сплетничали. События нескольких последних недель расшевелили жителей фортеции и внесли разнообразие в череду скучных лет. Сначала отбыли политические, амнистированные царём. Отбыли не все. Часть обрела покой на небольшом кладбище. Двое, за время ссылки успевшие обзавестись семьёй, остались, изъявив желание учительствовать в местной школе.

Только стихли разговоры об этом, как общество взбудоражила стычка казачьего разъезда с киргиз-кайсаками. С тех пор, как границу передвинули дальше в степь, такие стычки стали редкостью. Одновременно подоспело известие о какой-то проверке. Ожидалось прибытие высоких гостей. Комендант крепости молчал о целях проверяющих, как скала, а вот жена его отсутствием красноречия не страдала. Вскоре на все лады обсуждалась новость: через фортецию пройдёт почтовый тракт, для торговли с Бухарцами и прочими азиатами. Для осмотра же крепости приедут главный почтмейстер, надзирающий за сообщениями граф, и люди из свиты Оренбургского губернатора.

Отставной унтер-офицер пятого линейного полка Яков Белов тоже готовился к событию. Старый вояка надел заранее вычищенный мундир. Пригладил густые седые волосы и окладистую бороду. Прицепил к форме Георгиевский солдатский крест на чёрной с оранжевым ленте.

— Отец, ты куда такой расфуфыренный? — всплеснула руками жена.

— А вдруг, Глашенька, сам император соизволит фортецию посетить.

— И-и, чего надумал, старый, а то у царя-батюшки других забот не имеется!

— Не скажи! — закипятился старик. — Помнится, был он здесь ещё цесаревичем, совсем вьюношей. Всё расспрашивал о том, как я с французами воевал, да за что награду получил. А ведь не только награду, а и звание офицерское! — Белов гордо выпятил грудь.

— Папенька, да сто раз слышали, как вы генерала французского в плен взяли, — отмахнулась дочь, высокая полная девка.

— И ещё послушаешь, не велика барыня, — осерчал отец. — Только и знаешь сидеть на завалинке да семечки лузгать! Гляди, просидишь, Матрёнка, своё счастье. Вон, зря что ли Егорша не на тебя, а на басурманок заглядывается. Пойду, навещу его, — и старик выскочил из дома.

Проверяющие прибыли к полудню. Комендант первым делом предложил отобедать. Местные чиновники оживились, однако граф отказался, со словами:

— Позже, голубчик, позже. Покажи-ка сначала свою вотчину.

Граф потряс всех. Таких вельмож ещё крепость не видала: никакой важности, никакой стати. Невысокий худощавый мужчина средних лет, удивительно подвижный с умными молодо блестящими глазами. Его Сиятельство интересовало буквально всё, он расспрашивал коменданта о жизни в крепости, о киргизах, о линии укреплений, о недавно построенном медресе. Сопровождающие скучали, но когда граф оборачивался, моментально меняли постные физиономии на заинтересованные. Делал он это часто, с восклицаниями: «Вы только послушайте!», «Как занимательно!», «Даже медресе!». Недалеко от церкви речь зашла о яшме.

— Наслышан, наслышан. Жаль, своих мастеров по сему камню не имеете, в Челябинск да в Екатеринбург отправляете, — сокрушался граф.

— Есть и у нас мастер, Егор Белов. Вазу, им выточенную, Его Императорскому Величеству в честь коронации преподнесли. У хана Малой Орды — Жуза, по-ихнему, — почти год жил, украшений множество сделал. А, может, изволили видеть в доме губернатора картину из яшмы выложенную, тоже Егора работа.

— Помню, помню, чудесная вещица, — оживился граф. — Как бы повидать мастера вашего?

— Он в лазарете, — кивнул комендант на барак справа.

Граф энергично направился к бараку, свита поплелась за ним. Лазарет встретил запахом карболки. Полковой лекарь выскочил из-за отгороженного занавеской угла, он был в халате и надетом поверх кожаном фартуке.

Поклонившись вошедшим, пояснил:

— Мельнику палец раздробило, думаю, придётся отнимать.

— Иди, голубчик, работай, только покажи, где тут мастер по яшме.

Лекарь указал на противоположный угол и скрылся за занавеской. Оттуда раздались стоны и сдавленное ругательство. Старик в офицерском мундире вскочил при виде пришедших. На деревянных досках лежал лицом вниз человек, вся спина его представляла собой кровавое месиво.

— Здоров будь, отец, — поприветствовал граф, уважительно поглядывая на награду.

— Здравия желаю! — вытянулся во фрунт Белов.

— Это герой двенадцатого года, — негромко сказал графу комендант, бросая грозные предупреждающие взгляды на отставного вояку.

— Сын? — спросил граф, кивком показав на больного.

— Приёмный, — ответил старик. — Папеньку его хивинцы в рабство угнали, маменька померла. Мальцом в сиротах остался, вот мы со старухой его и взяли.

— Кто его так отделал?

— Киргизцы.

— Видать, не столь хороший мастер, коль за работу такая расплата, — покачал