горстками праха. По телу упыря бежит яркий огонь, неестественно яркий, чисто белого цвета.
Исчезает.
От упыря остаётся горелый труп.
— Извините, — говорит мне Серёженька. — Я как-то сразу не сориентировался.
И руку подаёт. Но руку я его принять не могу, при всём уважении. Я на неё даже смотреть не могу. Глаза режет. Свет идёт от Серёженьки, как от промышленного прожектора. Даже девы и те лица ладошками заслонили.
— Ой, — говорит наш клирик, — извините, забылся.
Свет гаснет. Я шею пальцами трогаю — мокро. Пальцы красные.
Ладно, что уж. Попадали и крепче.
Если ты Светлый — это ещё не значит, что ты не создаёшь проблем окружающим. Напротив. Именно Светлые и создают окружающим действительно серьёзные проблемы. Как в этот раз. Стою я над трупом, дух перевожу, царапины на шее зажимаю и потихоньку кровь останавливаю. На бабушку один раз посмотрел и не смотрю больше. Амулет её действительно выдохся. Она, бедная, сейчас только переживать может. Перепугалась она очень, и стыдно ей, что она с её жизненным опытом так плохо всё просчитала и упыря вовремя не почуяла. Поэтому я на неё не смотрю. Разволнуется ещё, с сердцем плохо станет. Или на помощь кинется, и опять же — не выдержит сердце… Подходит ко мне берегиня. Толку мне с неё нету, она и сама это понимает, но берегиня же — не может в стороне стоять. Подходит, труп разглядывает. — Ой, — говорит, — а это Лариса Петровна. Мы её знаем. Я ещё в том доме ей давление мерила. Она как меня увидит, сразу просит давление ей померить… Меня смех разобрал. Кровь сильней пошла. — А полгода назад перестала просить? Берегиня глазами хлопает. — Перестала… Я ещё спрашивала, не обидела ли её чем-то. — Мёртвая ваша Лариса Петровна, — говорю. — Примерно полгода. Как говорит наш шеф, проблема упырей не в том, что они жрут кого попало, а в том, что они гадят там, где живут. Было так. Три светлые девы и один клирик создали в своём приюте аура-концентрат такой силы, что его лучистые выбросы пробивали на сотни метров. Ограничивать себя им, конечно, в голову не пришло. Светлые это вообще плохо умеют. И случилось, что ни в чём не повинная пенсионерка-соседка стала от их концентрата питаться. С той мощностью, которую генерировала наша четвёрка, это… Не знаю, с чем и сравнить. Быть у реки и не напиться? Попасть под дождь и не вымокнуть? А добрейшая берегиня её к тому же и навещала. Ларисе Петровне не просто подносили ложку, ложку засовывали прямо в рот. При жизни она подсасывала их энергию, вряд ли даже понимая, что делает. Вреда от этого не было никому. Четвёрка даже не чувствовала утечки. Старушка привыкла кормиться. Потом умерла. А кормиться — не перестала. Но кормить мёртвого — не то, что кормить живого. Мёртвый — бездонная бочка. Силы четвёрки стали в эту бочку утекать, а следом за силами — и их жизни. Не будь Серёженьки, девы почувствовали бы это раньше. Но клирик подключён напрямую к Мировому Свету. Он одарял их и прикрывал. Будь чуть поумнее, прикрывал бы лучше, но уж что есть. И первыми закончились их кошки. Упыри — твари совершенно безмозглые, но тонко чувствующие. Порчу они наводят без участия рассудка. Это чисто инстинктивный акт, самозащита. Настал, наконец, час, когда ясновидящая заподозрила неладное и начала высматривать беду. Ощутив её взгляд, упырша испугалась и швырнула в неё зарядом ядрёной порчи… С тех-то пор бывшая Лариса Петровна следила за Машей, остерегаясь, что та развеет наведённую слепоту. Ясновидящие, они ведь только кажутся фитюльками — в чём душа держится. Сил у них поболе, чем у иного волкодлака. Может, спустя несколько дней или недель зрящая Мария действительно справилась бы с порчей сама. А может, и нет. Уже неважно. Выручил их всех случай — и мы с бабушкой. Вместе с нами Маша отправилась к лесополосе. Встревоженная и напуганная упырша поползла следом. На этом история и закончилась. …Кровь я вроде остановил. Стою, отдыхаю. В глазах малость плывёт. Обжёг меня Серёженька. Девы вокруг столпились. — Ой! — говорят мне. — Она же вас укусила! И кровью своей забрызгала! Неужели вы теперь вампиром станете? Тут уж я заржал. — Я некромаг! — говорю. — Меня такой ерундой не проймёшь. А вот от йода я бы не отказался. Есть у вас йод? Йод, конечно, у них был и валидол тоже. Я дев послал за лекарствами и бабушку с ними отправил. Говорящая языками вперёд всех бегом побежала, ясновидящая с берегиней бабушку повели. А я телефон достал. Надо было труповозку вызывать. Упырь, не упырь, но была когда-то Лариса Петровна человеком. Смерть её оформлять придётся. Благо, в этих инстанциях все — наши люди, зря меня мариновать не станут и лишних вопросов не зададут. А Серёженька рядом стоит. Осознал всё-таки, что к чему, уже почти не светится. Ночь глухая. Облака разошлись, звёзды над головой показались. Завыл вдалеке поезд, застучал колёсами, мимо пронёсся. — Коля, — говорит мне клирик, — я только сейчас понял. Вы ведь жизнью рисковали, чтобы нас защитить. Раны получили в сражении. — Работа у меня такая. Серёженька улыбается. — Вы неправильный Тёмный. — Обыкновенный. Прабабушка моя на фронте, по-твоему, чем занималась? Это у нас семейное. — Спасибо вам, — говорит. — Я очень рад, что познакомился с вами. Это большая честь. Хорошо, что он всё-таки бабушке обои не поклеил. Намучилась бы она с этими обоями. В них бы Света больше, чем клея вышло. Вся квартира под перенастройку. Пока бы мы ещё поняли, в чём проблема… — Вы нам помогли очень, — говорит Серёженька, — и здесь, и с деньгами. А мы вас никак не отблагодарили. Дайте я всё-таки вас коснусь, Коля. Это не Свет будет, не волнуйтесь. Чистая сила, без знака. Я на него уставился как баран. Ушам не верю. А он руку свою сияющую поднимает. К шее моей прикладывает — там, где упырьи клыки отметились. И вливает какую-то хрень прямо в сонную артерию… Нет, не хрень. Не соврал клирик. Да и не стал бы он. Чистой силой одарил, без знака. Стою я ошалевший, дышать пытаюсь. Ноги дрожат. Непривычно всё-таки. А Серёженька смотрит на меня, смотрит, смотрит, и… Светлый, так его растак. Контролировать себя не привык. Не может вовремя остановиться. Добра ведь хочет, а если хочешь добра, зачем думать?.. Не умеет удержаться Серёженька, благословляет меня в полный рост от всей души своей лучезарной. А я и сделать ничего не могу. Да и не хочу, если честно.
Если ты Светлый — это ещё не значит, что ты не создаёшь проблем окружающим. Напротив. Именно Светлые и создают окружающим действительно серьёзные проблемы. Как в этот раз. Стою я над трупом, дух перевожу, царапины на шее зажимаю и потихоньку кровь останавливаю. На бабушку один раз посмотрел и не смотрю больше. Амулет её действительно выдохся. Она, бедная, сейчас только переживать может. Перепугалась она очень, и стыдно ей, что она с её жизненным опытом так плохо всё просчитала и упыря вовремя не почуяла. Поэтому я на неё не смотрю. Разволнуется ещё, с сердцем плохо станет. Или на помощь кинется, и опять же — не выдержит сердце… Подходит ко мне берегиня. Толку мне с неё нету, она и сама это понимает, но берегиня же — не может в стороне стоять. Подходит, труп разглядывает. — Ой, — говорит, — а это Лариса Петровна. Мы её знаем. Я ещё в том доме ей давление мерила. Она как меня увидит, сразу просит давление ей померить… Меня смех разобрал. Кровь сильней пошла. — А полгода назад перестала просить? Берегиня глазами хлопает. — Перестала… Я ещё спрашивала, не обидела ли её чем-то. — Мёртвая ваша Лариса Петровна, — говорю. — Примерно полгода. Как говорит наш шеф, проблема упырей не в том, что они жрут кого попало, а в том, что они гадят там, где живут. Было так. Три светлые девы и один клирик создали в своём приюте аура-концентрат такой силы, что его лучистые выбросы пробивали на сотни метров. Ограничивать себя им, конечно, в голову не пришло. Светлые это вообще плохо умеют. И случилось, что ни в чём не повинная пенсионерка-соседка стала от их концентрата питаться. С той мощностью, которую генерировала наша четвёрка, это… Не знаю, с чем и сравнить. Быть у реки и не напиться? Попасть под дождь и не вымокнуть? А добрейшая берегиня её к тому же и навещала. Ларисе Петровне не просто подносили ложку, ложку засовывали прямо в рот. При жизни она подсасывала их энергию, вряд ли даже понимая, что делает. Вреда от этого не было никому. Четвёрка даже не чувствовала утечки. Старушка привыкла кормиться. Потом умерла. А кормиться — не перестала. Но кормить мёртвого — не то, что кормить живого. Мёртвый — бездонная бочка. Силы четвёрки стали в эту бочку утекать, а следом за силами — и их жизни. Не будь Серёженьки, девы почувствовали бы это раньше. Но клирик подключён напрямую к Мировому Свету. Он одарял их и прикрывал. Будь чуть поумнее, прикрывал бы лучше, но уж что есть. И первыми закончились их кошки. Упыри — твари совершенно безмозглые, но тонко чувствующие. Порчу они наводят без участия рассудка. Это чисто инстинктивный акт, самозащита. Настал, наконец, час, когда ясновидящая заподозрила неладное и начала высматривать беду. Ощутив её взгляд, упырша испугалась и швырнула в неё зарядом ядрёной порчи… С тех-то пор бывшая Лариса Петровна следила за Машей, остерегаясь, что та развеет наведённую слепоту. Ясновидящие, они ведь только кажутся фитюльками — в чём душа держится. Сил у них поболе, чем у иного волкодлака. Может, спустя несколько дней или недель зрящая Мария действительно справилась бы с порчей сама. А может, и нет. Уже неважно. Выручил их всех случай — и мы с бабушкой. Вместе с нами Маша отправилась к лесополосе. Встревоженная и напуганная упырша поползла следом. На этом история и закончилась. …Кровь я вроде остановил. Стою, отдыхаю. В глазах малость плывёт. Обжёг меня Серёженька. Девы вокруг столпились. — Ой! — говорят мне. — Она же вас укусила! И кровью своей забрызгала! Неужели вы теперь вампиром станете? Тут уж я заржал. — Я некромаг! — говорю. — Меня такой ерундой не проймёшь. А вот от йода я бы не отказался. Есть у вас йод? Йод, конечно, у них был и валидол тоже. Я дев послал за лекарствами и бабушку с ними отправил. Говорящая языками вперёд всех бегом побежала, ясновидящая с берегиней бабушку повели. А я телефон достал. Надо было труповозку вызывать. Упырь, не упырь, но была когда-то Лариса Петровна человеком. Смерть её оформлять придётся. Благо, в этих инстанциях все — наши люди, зря меня мариновать не станут и лишних вопросов не зададут. А Серёженька рядом стоит. Осознал всё-таки, что к чему, уже почти не светится. Ночь глухая. Облака разошлись, звёзды над головой показались. Завыл вдалеке поезд, застучал колёсами, мимо пронёсся. — Коля, — говорит мне клирик, — я только сейчас понял. Вы ведь жизнью рисковали, чтобы нас защитить. Раны получили в сражении. — Работа у меня такая. Серёженька улыбается. — Вы неправильный Тёмный. — Обыкновенный. Прабабушка моя на фронте, по-твоему, чем занималась? Это у нас семейное. — Спасибо вам, — говорит. — Я очень рад, что познакомился с вами. Это большая честь. Хорошо, что он всё-таки бабушке обои не поклеил. Намучилась бы она с этими обоями. В них бы Света больше, чем клея вышло. Вся квартира под перенастройку. Пока бы мы ещё поняли, в чём проблема… — Вы нам помогли очень, — говорит Серёженька, — и здесь, и с деньгами. А мы вас никак не отблагодарили. Дайте я всё-таки вас коснусь, Коля. Это не Свет будет, не волнуйтесь. Чистая сила, без знака. Я на него уставился как баран. Ушам не верю. А он руку свою сияющую поднимает. К шее моей прикладывает — там, где упырьи клыки отметились. И вливает какую-то хрень прямо в сонную артерию… Нет, не хрень. Не соврал клирик. Да и не стал бы он. Чистой силой одарил, без знака. Стою я ошалевший, дышать пытаюсь. Ноги дрожат. Непривычно всё-таки. А Серёженька смотрит на меня, смотрит, смотрит, и… Светлый, так его растак. Контролировать себя не привык. Не может вовремя остановиться. Добра ведь хочет, а если хочешь добра, зачем думать?.. Не умеет удержаться Серёженька, благословляет меня в полный рост от всей души своей лучезарной. А я и сделать ничего не могу. Да и не хочу, если честно.