недоумении лица, добавил доверительным полушёпотом:

— Верно ли слыхал я, будто бы у вас неспокойно на курганах?

Пришелец не нуждался в ответе: стражи побледнели и как один схватились за обереги. И позабавило викинга, что молоты Тэора соседствовали с крестами ионитов.

Спустя полчаса человек уже сидел в личном приёмном зале городского главы, Сельмунда Сигмундсона, который был также правителем всего Коллинга — до совершеннолетия законного наследника престола, Кольгрима Тиварсона. Всесильный, как поговаривали, регинфостри^[5] — опекун сына конунга — и градоначальник столицы, муж лет сорока, напоминал гостю двух людей из его прошлого. Властный и властолюбивый, как Сигурд ярл, что правил на Талсее, — и достаточно разумный и ответственный, чтобы использовать эту власть во благо подданных, как Буссе Козёл, хозяин сожжённого Сельхофа. Правый глаз у правителя заметно косил, отчего лицо приобретало плутоватое выражение. Тёмную окладистую бороду прорезали пенные гребни седины. Тяжёлые густые волосы — расчёсаны и заложены за плечи. На побережье мог бы сойти если не за конунга, то за уж всяко — за вождя викингов. Одевался Сельмунд скромно, но добротно: самой дорогой вещью на нём был перстень с королевской печатью, который он носил на шее, на золотой цепи городского советника.

«Сойдёмся», — подумал гость.

— Ну, говори, — регинфостри двинул рукой широким приглашающим жестом.

— Клянусь богами, добрый герре Сельмунд, — начал путник, поглаживая ворона, что уселся у него на колене, — я не хотел гибели того юноши, и мне очень жаль…

— А мне вот не жаль, — глубоким голосом перебил Сельмунд. — Они жалкие голодранцы, от них нет проку, кроме убытка, и чем их меньше, тем лучше. Прекрати, во имя Фрейра, лить всё это дерьмо. Говори по делу. Кто ты таков, откуда родом и чего ищешь в Гримсале? По порядку.

— По порядку, — кивнул моряк. — Друзья зовут меня Хагеном сыном Альвара. Родом я из Равенсфьорда, но это не имеет значения. Потому что я уже давно скитаюсь без приюта, и по большей части — на китовой дороге. Наш хёвдинг именуется Хродгаром, сыном Хрейдмара, с острова Тангбранд, а до того я служил Арнульфу Иварсону, прозванному Седым Орлом. Если это имя тебе, конечно, знакомо.

— Конечно, знакомо, — в свою очередь кивнул Сельмунд, не изменившись в лице. — Кто же не слыхал о морском короле, что разграбил Эрвингард на Эрсее. Ты тоже там был, юноша?

— Я был там, почтенный сын Сигмунда, — тихо сказал Хаген, и взор его на миг подёрнулся мглой Вересковых Полей, — и там же, кажется, кончилась моя юность.

— Похоже на то, — заметил Сельмунд. — А зачем сюда прибыл и искал встречи со мной?

Хаген немного помолчал, изучая обстановку зала — скромную, но пристойную, под стать одеяниям хозяина. Широкое застеклённое окно напротив двери, спиной к которому сидел Сельмунд, большой стол с письменными принадлежностями, крепкие и удобные резные кресла — одно для хозяина, ещё три — для немногочисленных гостей, пара вышитых картин на стенах. Оценил и полки с книгами — законы разных земель, и не только северных, труды по истории и ведению хозяйства, сборники саг и родовых перечней. «Однако же!» — подумал Хаген.

А вслух сказал:

— Правда ли, что у вас неспокойно на курганах? И что вы ищете человека, который мог бы помочь вам в этом деле? Или врут королевские гонцы?

— Если бы врали, — вздохнул Сельмунд украдкой. — Где вы услышали об этом?

— В низовьях Колль-реки. Если точнее, ещё в Седерсфьорде. Уже здесь, в Коллинге, все альдерманы и хёвдинги подтверждали: да, мол, Сельмунд регинфостри ищет надёжного и умелого человека, чтобы унять распустившихся мертвецов.

— Ты ли надёжен и умел? — с сомнением покосился на викинга правитель. — Ты знаешь толк в том, как укладывать мертвецов обратно в могилы? Приходилось ли тебе сталкиваться с драугром или какой-либо иной скверной?

— Нет, я не надёжен и не умел, — притворно вздохнул Хаген, — и не знаю толку в упокоении беспокойных тварей. Но я имел дело с драугром и другой скверной, куда похуже, и остался жив, как видишь. Это случилось на Эрсее. Но — со мною прибыли мои побратимы, среди которых — могучий сейдман и сведущий человек, Хравен Боевое Знамя, сын Уве Рыжего. Да и потом, знаешь ведь, как говорят: одна голова — хорошо, а шесть — лучше, хотя и некрасиво. Но скажи мне, достойный сын Сигмунда, — Хаген свёл брови, подался чуть вперёд, — верно ли, что именно мертвецы причиняют урон и разорение твоему городу? Спрашиваю не потому, что сомневаюсь в твоём здравомыслии, но чтобы понять, с чем мы имеем дело.

— Каждый месяц, — угрюмо пробасил Сельмунд, сжимая могучие кулаки до хруста в костях, — каждый растреклятый месяц, в ночи, когда луны нет на небе… Поверь, молодой мореход, ты бы не сомневался, когда бы сам видел. Год от года страшнее. Четыре зимы подряд. Четыре зимы!

Хаген выдержал кипящий бессильным гневом взор хозяина и удовлетворённо кивнул.

— Этого довольно, герре Сельмунд. Мы, пожалуй, возьмёмся. Теперь позволь мне отворить окно и послать весточку хёвдингу. Кстати — чем ты нас отблагодаришь в случае успеха?

— Тысячей гульденов.

— Что же, эта плата кажется пристойной.

Хаген пересадил ворона на плечо, прошёл к окну, распахнул его и выбросил птицу в небо:

— Скажи Хравену — пусть ступают сразу во дворец. И не бейте по дороге стражу!

Сельмунд поднялся, размял затёкшие пальцы:

— Нынче время трапезничать. Отобедаете с нами, а после всё обсудим. Но я не хотел бы, чтобы вы много болтали о нашем деле. Скажетесь купцами из Седерсфьорда. Идёт?

— Как тебе будет угодно, добрый хозяин, — поклонился Хаген.

2

Немного погодя в королевский замок, от которого город и получил имя, и который больше походил на дворец, въезжали новые гости. Пятеро их было, и всякий, имеющий хоть песчинку разума, глядя на них, сказал бы, что им привычнее платить не серебром, а железом. Впрочем, времена пошли такие, что отличить купца от разбойника становилось всё труднее.

Первым, как положено, ехал предводитель. Он был могуч телом и так высок, что его ноги в великанских сапожищах едва не касались земли. На плечах у него был тонкий шерстяной плащ, коричневый в серую клетку. Тело закрывал чёрный кожаный доспех, усеянный бронзовыми бляшками, блестевший железными наплечниками. Из-под доспеха виднелись рукава простой небелёной рубахи. Широкие штаны чёрного полотна подвязаны чуть выше щиколоток. На шее, на золотой цепи, висел оберег — медвежий клык. В ухе мерцала золотая же серьга. Светлая прядь свисала с бритого черепа вдоль щеки до самой шеи. Лицо словно резали из ясеня — столь остры