этим не менее десяти-двенадцати тысяч лет.

Домой, вернее в свои аппартаменты прилетел слегка уставший. На пороге меня радостно встречала Зорька. Я иногда брал ее с собой в путешествия по станции, но чаще всего она оставалась дома и скучала по мне.

Ум у нее был пятилетнего ребенка. Ну и как ребенок она всегда доставала меня своими вопросами, от которых я иногда уставал и сбегал от нее на платформе.

И сейчас я ее вопрос пропустил мимо ушей, хотя она настойчиво теребила меня за штанину и мысленно спрашивала, есть тут дети или нет?

— Зорька! Какие дети — выпучив глаза я смотрел на нее — здесь тысячи лет никого нет.

— Папа — так она меня называла, а я не возражал. Она для меня была как вторая моя дочка — ты разве не слышишь? Маленький ребенок плачет?

— Окстись, Зорька какие дети, я ничего не слышу! — и спросил с интересом, глядя на нее — и в какой же стороне ты слышишь плач?

— Там — неопределенно она махнула мордочкой — надо лететь на твоей машине.

— Малой — подключил я Искина- ты ничего не чувствуешь? Ты же эспер?

— Я всего лишь матрица эспера — проворчал тот — и к тому же пользуюсь твоими органами чувств, так что я ограничен твоими возможностями и да, я тоже ничего не ощущаю.

Пришлось отложить ужин и лететь с зорнеллой по станции. Зорька сидела рядом со мной на платформе и поворачивала голову, показывая в какую сторону лететь.

Прилетели почти на нижние уровни, когда Зорька сказала здесь. Я в скафе вышел, в огромном помещении, а она оставшись внутри платформы, направляла меня на звук, который она слышит.

Тут, сказала зорнелла, когда я подошел к одной из монолитных стенок зала. Я внимательно прислушался и действительно, через некоторые промежутки времени услышал тоненький детский плач. Он отдаленно доносился из-за сплошной стены, без единной выемки.

— И что это значит? — спросил больше себя, чем Искина.

— Что, что! Не слышишь ребенок плачет — опять проворчал Малой — теперь и я это слышу. Вот как до него добраться, вопрос?

— У тебя есть «коул», воспользуйся им и найди проход — вдруг внезапно раздался голос у меня в голове.

— Что? Какой коул и что это такое? — ошарашенно спросил я голос.

— Твоя левая рука это коул, воспользуйся ей — терпеливо стал объяснять детский голос — просканируй стену и ты найдешь вход сюда, пожалуйста помоги мне.

Я шел вдоль стены, сканируя ее левой рукой. Прошел из конца в конец довольно не маленького зала, но ничего похожего на проход не нашел. Прошелся еще раз, опять безрезультатно.

Тогда отошел почти на середину зала и закрыв глаза, включил еще слабенькое ментальное зрение. Перед глазами вспыхнули цветные всполохи и вся стена в ментале отразилась красным, только в самом крайнем левом углу, почти на уровне пола сияло отверстие черным.

Конечно, я же искал вход на высоте своего роста, вот что значит стандартное мышление и привычки все мерить под себя. Интересно, Древние это раса серпентов, если вход у них похож на нору. Но делать нечего, все это мои измышления, подошел, опустился на колени и стал сканировать отверстие со всех сторон. Проводя рукой с левой стороны норы, что-то закололо ладонь. Приложив ладонь вплотную к холоду камня, опять же мысленно представил себе, что открывается дверь.

Через некоторое время отверстие начало увеличиваться в размерах и в свете налобного прожектора скафа, оно уже зияло двухметровым провалом. Не было никакого люка или округлой двери, часть стены просто исчезла и приглашающе открылось входом.

Но я туда и не полез, вперед пустил разведдрона, а то мало ли что?

Яркий свет, исходящий из разведдрона, высветил небольшое прямоугольное помещение, примерно размером десять на тридцать метров. Самое интересное, что в помещении не было ни пылинки, все сияло первозданной чистотой, в то время, где я стоял пыль была мне по колено. Малой тут же мне и пояснил — стазис поле. На мой удивленный вопрос ответил, если есть энергия на станции, то и все стазис поля, существующие на станции должны в принципе работать. И еще Искин предположил, что таких скрытых помещений на станции должно быть очень много, надо только их тщательней искать.

Найденное помещение сияло девственной чистотой, как и вещами. Только в дальнем его углу, стоял каменный постамент и на нем лежал небольшой округлый голыш, время от времени испускающий тусклое свечение.

— Александр, заходи внутрь — раздался детский голос у меня в голове — тебе здесь ничто не угрожает.

Опа, он даже и имя мое знает, хотя у меня и стоит не слабая ментальная защита.

Ну, да в последние переходы она ослабла, но не настолько, чтобы ее так легко можно было пробить. Очень это подозрительно. Но я смело вошел вовнутрь.

— Да, Александр, я могу считывать твои поверхностные мысли — отвечая на мой невысказанный вопрос, ответил лежащий на постаменте камень — но только с поверхности головного мозга, глубоко внутрь тебе в голову влезать, мне запрещают мои этические установки, установленные хозяевами этой станции, как ты их называешь Древними.

— А ты кто? — в первую очередь спросил я голыш.

— Я детская развивающаяся программа древней расы Роллов — ответил камешек — меня при эвакуации забыли забрать с собой.

— Хм — хмыкнул я — и сколько времени ты здесь находишься?

— Пять полуциклов — ответила детская программа.

— А ты можешь в моей голове прочитать все мои временные обозначения? — попросил я — и потом перевести это в измерения моих биологических лет?

— Хорошо, я попробую — ответил тот — подумай о единицах времени, исчисляемых вашей расой.

— Да, спасибо, я все понял — через некоторое время очнулся голыш — цикл для расы Роллов означает десять тысяч ваших биологических лет, а полуцикл соответственно пять тысяч лет. Здесь на станции я нахожусь пять полуциклов, т. е. ваших двадцать пять тысяч биологических лет. Я про себя присвистнул, вот ничего ж себе. Это ж какая прорва времени прошла, а камешек еще до сих пор жив?

— А на кого похожи твои хозяева? Случайно не змееподобные?

— Нет — ответил он — лови образ.

И у меня в голове появились человекообразные мужчина и женщина. Ну что, все как у нас, две руки, две ноги. Немного худоваты на мой взгляд, но голова по сравнению с телом непропорционально большая, с покатым большим сократовским лбом.

Одеты в какие-то свободные серебристые балахоны, но лица все божественно красивы, особенно женщины. Да, в любое время эталон истинной женской красоты на протяжении тысячелетий не меняется.

— Ну и что ты хочешь от меня? — спросил я голыш.

— Пожалуйста возьми меня с собой, я тебе пригожусь — жалостливо начал говорить лежащий камешек