Александр Волков УДАЧНЫЙ ДЕНЬ

Как только нас отпустили вечером после первомайского костра, я побежал домой, взял удочку, одежду, провизию. Скоро к нашему дому подошли Васька Таратута и Сенька Ращупкин. Мы втроем отправились к Антошке Щукину, по прозванию дед Щукарь, который живет на самом берегу.

Дед Щукарь у нас главный распорядитель по вопросам рыбалки, на этом деле он, как говорится, собаку съел. У него хорошая лодка, самые лучшие удочки и весь прочий рыболовный припас. Его батя вернулся с воины сильно израненный и в позапрошлом году помер, но он тоже был хороший рыболов, вот от него все и перешло к Антошке.

У них семья большая: Антошкина мать и четыре сестры старше его, учатся в седьмом, восьмом, девятом и десятом классах. И всю эту «женскую бригаду», как ее называет Антошка, он ухитряется кормить рыбой не только весной и летом, но даже зимой.

Шукарь ростом невысокий, но грудастый и сильный: из нашего класса он уступает только Ваське Таратуте, и он совсем спокойный: уж как его ни дразнят, Антошка никогда нс лезет драться, только скажет надоедливому: «Эх ты, балабон, трещотка!», — отвернется и пойдет по своим делам. Одним словом, он самый что ни на есть флегматик.

Конечно, у Антошки все было уже готово: связка удочек, подсачек, еще накануне накопанные червяки в полотняном мешочке с землей, горшок с прикормом, сумка с провиантом. Мы с Васькой взяли по веслу, а Щукарь еще сунул мне ведро с водой и сказал:

— Осторожней неси, Гришуха, а то споткнешься и прольешь!

А я захохотал:

— Видно, мало воды в Дону, что с собой берешь!

— Не болтай, Челноков, — спокойно возразил Антошка. — Тут живцы, я их сегодня до свету наловил: жерлицы буду ставить.

Мы подошли к лодке, сложили багаж на землю, и Щукарь начал отмыкать замок с цепи; но тут из темноты послышалось пыхтение, и вдруг выкатилось что-то желтое, маленькое и юркое.

Мы все так и ахнули:

— Кубря!

Как это щенок деда Филимона нас подкараулил и незаметно прокрался за нами, прямо уму непостижимо! Мы с Васькой виновато поглядели друг на друга: ведь щенчишка увязался за нами. С тех пор, как мы спасли его месяца полтора назад из ледяной каши, наполнявшей Дубовый буерак, Кубря совсем отбился от хозяина и так полюбил нас, что прямо не давал покоя. Мы с Васькой в школу щенок за нами. Мы войдем, а Кубря лежит на крыльце, лает на дверь, зачем-де моих друзей спрятала, а то еще выть примется. Сторожиха тетя Поля его метлой, а он на нее огрызается, да еще как — зубы-то у него — дай господи!

Мы принялись швырять в Кубрю кусками глины и щепками и ругать его; щенок нырнул куда-то в темноту. Уложили имущество, оттолкнули лодку, уселись.

— На Верблюжий? — спросил Сенька.

— А то куда? — ответил Щукарь, берясь за весла. — Самое сазанье место. А в заливе щука крупная.

Верблюжий остров находится километрах в четырех выше станицы, это излюбленное место наших ночных рыбалок.

Антон начал грести, и тут на берегу послышался легкий шорох и пыхтенье: Кубря бежал за нами.

— Побежит, побежит, да и отстанет, — сказал Антошка.

— Как бы не так! Он, чертенок, настырный, — хмуро отозвался я.

Покуда мы плыли напротив домов, еще было ничего, а потом случилось вот что: за станицей, где Дон круто поворачивает направо, стоит на берегу избушка бакенщика Евстигнея Захарыча, а он рыболов почище Щукаря, и у него на берегу всегда сушатся сети. Вот в эти сети, растянутые на кольях, с размаху и вкатился наш Кубря. Вкатился, запутался и давай бузовать! Мы догадались, что он растерзает сети и лапами, и зубами, так они трещали вовсю…

Мы обмерли от страха. Евстигней Захарыч — казак одинокий, но хозяйственный и крутой, если поймает щенка, не развяжешься с ним за убытки. Еще хорошо Кубря разделывался с сетями потихоньку: не лаял, а чуть только повизгивал. Евстигней же, видно, по случаю праздника основательно выпил, спал и ничего не слышал.

Щукарь взял поближе к берегу, чтобы в случае чего поскорее подхватить щенка в лодку.

Вот, слышим, наш герой прорвался через все заграждения и негромко, но победительно взлаял.

— Я тебе, подлая душа! — погрозился на него горячий Васька.

А Кубря от радости еще того пуще подал голос.

Я невольно засмеялся и сказал:

— Вишь, услышал друга!

Мы еще проплыли с полкилометра, и нам дорогу перегородил мелководный залив, уходящий далеко в берег. Кубря, видно, сообразил, что обегать его чересчур далеко. А скорей всего он ничего не соображал (нам на уроках биологии говорили, что у животных нету ума, только инстинкт), а увидел, что лодка от него уплывает, и кинулся в воду.

В заливе воды было всего по колено (летом он совсем высыхает), и уж тут-то наш Кубря нашумел! Плыть ему вроде мелко, а по дну бежать глубоко. И вот он раз скакнет, раз плывнет, раз скакнет, раз плывнет! Лапами по воде колотит, как водяная мельница колесом, аж до нас брызги долетают, хотя мы и держимся на глуби.

Тут наш флегматик Антон и то не выдержал, забеспокоился.

— Да это что же, ребята, такое? — взмолился он. — Ведь он, щучий сын, нам сазанов по всему Дону всполошит!

Но отмель кончилась, и пошло глубокое место под яром, заросшим сверху малиной и ежевикой. Кубре нашему на яр, понятно, не выбраться было, и мы долго слушали, как он плыл за нами, тяжко пыхтя и сопя, еле-еле двигая лапами и, как видно выбиваясь из сил.

И мы тогда не выдержали.

— Пропадет щенчишка ни за грош! — угрюмо сказал Васька, но в голосе его слышалось восхищение непоколебимой собачьей верностью. — Подплывай к нему, Щукарь!

Антошка послушно повернул лодку, а Сенька стал светить электрическим фонариком. Мы еле-еле успели. Когда Васька Таратута протянул к щенку руку, тот уже безмолвно опускался на дно. Васька едва успел схватить его за намокшую шерсть, поднял и положил на дно лодки у своих ног. Щенка била крупная дрожь: он немало времени, пробыл в воде, а донская вода в это время холодна!

Не сговариваясь с Васькой, мы одновременно скинули с себя куртки и набросили на Кубрю. Васька сменил Антошку на веслах, и мы поплыли дальше. Мы плыли по таинственно темной воде среди чернеющих берегов, и мне вспомнилось, как Гек Финн с негром Джимом так же плыли по ночам на плоту по широкой Миссисипи и так же под ними плескалась вода и вдали чернели берега, только не было с ними глупого, привязчивого щенка.

— Боюсь я моря, ребята, — тихо сказал вдруг Щукарь.

Я не понял.

— Боишься по морю плавать? — спросил я.

— Нет, не то, — ответил Антошка. — Сейчас Дон кормит рыбой всю нашу семью, шестеро душ, а как в Цимлянском море придется рыбалить и будет ли удача — не знаю…

— Ничего, приспособишься, — утешил его