длилось, как определила Зелма по хронометру, чьи показания высвечивались голограммой с помощью проектора на левом запястье при нажатии еле заметной сенсорной кнопки, около двух минут. Потом шум стал постепенно сходить на нет, и землянка поняла, что «стихийный митинг» надо закруглять.

Из дома Совета один за другим стали выходить велки, выстраиваясь в ряд по сторонам от Зора, вызвав новую вспышку рукоплесканий и свиста — на этот раз длиной не более чем в полминуты. Когда шум снова пошёл на убыль, Зелма подошла к велку Зору, встала лицом к толпе и с улыбкой сказала:

— Тогда завтра у вас начнётся новая жизнь. Здесь, — она указала на компьютер под седалищем Нурса, — содержатся все необходимые сведения, которые нам могут помочь. Я говорю «нам», потому что я теперь тоже с вами; я буду направлять и корректировать ваше развитие, а позднее буду способствовать вхождению в Федерацию вашей планеты. Но уверяю вас: вы будете жить так, как захотите сами! — Это заявление тоже было встречено взрывом ликования. — Завтрашний, двенадцатый день осени тридцатого года после Звездопада или, по федеральному летосчислению… — она назвала дату, — станет переломным днём вашей истории! Грядут большие перемены, и надеюсь — на благо!

Последние её слова потонули в новой буре хлопков, свиста и улюлюканья.

А пока толпа шумела, Лас крепко обнял Ксюню, негромко сказал ей — так, чтобы услышала только она:

— Я же говорил, что всё будет хорошо, — а когда сталочка улыбнулась, поцеловал её.

Так они и стояли, застыв во времени, слившись друг с другом, пока все вокруг них радовались тому, что скоро в их жизни всё будет по-другому.

Лас тоже радовался, но — тому, что однажды, всего лишь через какой-то год, Ксюня наконец-то будет по праву принадлежать ему.

День заканчивался, и вместе с ним уходила в прошлое их прежняя жизнь, уступая место новой, о которой они уже получили общее представление, но пока не изведали. Кто знает, какой она будет, эта новая жизнь? Разве что Первосталк, да и в этом нельзя было быть уверенным до конца; хотя, если честно… какая разница?

— …Как думаешь, она меня примет? — спросил велк Нурс у Плюща, пока они вдвоём в сумерках подходили к дому.

— Надеюсь, — пожал плечами Плющ, открыл дверь и первым вошёл.

Нурс немного потоптался в нерешительности у входа, но потом подумал, что это может глупо выглядеть, — и переступил порог дома, откуда однажды (он сам уже всё меньше понимал — зачем) ушёл — и куда теперь вернулся.

Его жена сидела за пустым столом и смотрела в стену. Казалось, ей не было никакого дела до того, кто сейчас вошёл в жилище.

Плющ кашлянул и негромко проговорил:

— Мам, у нас тут…

— Ты вернулся, — бесцветным тоном сказала женщина, поднялась из-за стола и взглянула на Нурса, стоявшего, потупившись, у двери. — Где ж тебя носило-то?..

Бывший — пока не восстановленный в звании — велк шагнул к ней, вдруг обнял её и положил голову ей на плечо. Забормотал:

— Знаю, я… виноват, что ушёл тогда… без предупреждения… чисто из упрямства… Я о вас не подумал; я понимаю, что поступил плохо, прости, прости, прости меня, я не должен был так поступать, делай со мной что угодно, только прошу, позволь мне остаться, и я теперь всегда буду рядом…

— Что с тобой делать… Мужчины, сходите помойтесь, — сказала женщина, не предпринимая, впрочем, попыток высвободиться из объятий мужа, — потом ужинать будем…

Плющ молча подошёл и молча обнял мать.

Так они и стояли — втроём, сцепившись вместе, как когда-то счастливая и теперь воссоединившаяся семья.