девушку. Девушка была умилительно-юной, в очках в суровой темной оправе – не поймешь, старомодных или наоборот, ультрамодных. С ходу, не вдаваясь в разные житейские мелочи, она завела дискуссию о стихотворении «Шёпот, робкое дыханье…» – есть ли в нём хоть какой-то смысл, или же вся эта «чарующая магия слова» гроша ломаного не стоит. И басовитая дама, так же не опускаясь до «здравствуйте, как вы сюда попали?», метнулась в волны спора. Они забрасывали друг друга язвительными замечаниями, пока солнце не забралось почти на середину нового неба над пустым, затаившимся городом.

… Дама открыла глаза. Шаль была шалью, лампа еле тлела, побеждённая утренним светом, льющимся в окно. Никакой девушки, конечно, здесь и в помине не было – она просто приснилась. Но не стало и паники: давящее чувство исчезло. Дышалось легко – давно такого уже не случалось с пожилой окололитературной дамой, вечно чем-то озабоченной, встревоженной и всё чаще испуганной.

Она подошла к книжной полке. «Здравствуйте, друзья!» – прошептала она, вслушиваясь в звучание этих слов, а затем, роняя на пол квитанции и открытки, вытащила книжку «Стихи русских поэтов о природе», к которой не прикасалась уже очень много лет. Книжка вышла в серии «Школьная библиотека». Некоторые строчки в оглавлении были подчёркнуты химическим карандашом: их следовало выучить наизусть. Тем же карандашом были отчёркнуты четверостишия, подлежащие заучиванию.

Она читала и читала, всё подряд, сама не замечая, как принималась бормотать, и комната заполнялась целительными словами классической русской поэзии. Вечером внучка, привозя на машине очередную коробку с продуктами и лекарствами – сердечными и успокоительными, – спросила:

– Ба, ты как там?

– В норме! – бодро ответила «Ба».

– Покажись! – потребовала внучка. И оценила: – Ух ты, тебя и правда не узнать. Даже посвежела. Чем ты там таким прекрасным самоизолируешься? Я тоже так хочу… Тебе не скучно?

– А похоже, что мне скучно? – осведомилась дама. – Ты вот мне скажи: давно Фета перечитывала?

– Бабушка, я поеду. Закрывай дверь. Упаковки я протерла дезинфицирующими салфетками, но ты все равно…

– Хорошо, хорошо, – проворчала пожилая дама, ногой проталкивая коробку в квартиру. – Не беспокойся. Знаешь, поэзия – лучшее успокоительное.

– Лучшее снотворное, – хмыкнула внучка. – Если что – сразу звони. – И молодая женщина сбежала вниз по лестнице.

Второй рассвет литературная «Ба» встретила ожесточённым спором о Блоке: девушка в очках доказывала, что «Вхожу я в тёмные храмы – там жду я прекрасной дамы…» имеет глубокий смысл.

– Чушь! – пыхтела пожилая женщина. – Какой смысл? «Дамы»! «Кого – чего?» Это какой вообще падеж? Дама у него что, неодушевлённое? Как «жду подачки»? Блок чудовищен!

Девушка-шаль посверкивала стеклами очков, в которых отражался книжный стеллаж:

– Когда вы говорите: «Я жду грозу», вы ждёте какую-то конкретную грозу. Которая вот-вот случится. А когда вы говорите «Я жду грозы» – это предчувствие непонятной ещё стихии, которая не отлилась пока в конкретную форму…

– Хотите сказать, прекрасная дама для Блока – стихия?

– Стихия – то, что несёт с собой прекрасная дама…

– Ой-ой с колбасой, – детсадовской присказкой отреагировала пожилая посетительница поэтических семинаров, и они с девушкой обе рассмеялись.

Это было как «я боюсь эпидемии» и «я боюсь эпидемию». Задача заключалась в том, чтобы превратить один падеж в другой, неопределённую стихию – во вполне конкретное явление, которое можно изучить и в конце концов победить.

Дама вспомнила, как Евсеев сказал ей на том последнем семинаре, куда она выбралась перед эпидемией (боже, это было так давно, практически в предыдущей жизни!): «Я верю в силу слов, я верю в слов набат». Тогда она не сомневалась в том, что он иронизирует. Но так ли это было на самом деле? А что, если он действительно верит в силу слов? Нет, даже не так, – а что, если слова действительно обладают реальной силой? Даже такие слабые, казалось бы, беспомощные и хрупкие, как «шёпот, робкое дыханье»?

5.

Бородатый молодой человек с памятного семинара оказался в числе заболевших. Болезнь протекала тяжело, температура не спадала. Внезапно выявилось, что у него, оказывается, врождённая сердечная недостаточность. До сих пор это вообще никак себя не проявляло. А тут вот взяло и выявилось и начало представлять опасность.

Его привезли в инфекционное отделение в разгар эпидемии, он плохо помнил происходящее, но одно ему врезалось в память: высокая сухощавая женщина, похожая на последнюю русскую императрицу, которая по ночам сидела возле его кровати и однажды, когда он вдруг понял, что ему нечем дышать, поднялась и, резко шурша одеждой, вышла, а вскоре примчалась дежурная медсестра и поднялись хлопоты по срочному спасению бородатого мальчика. Наутро у него температура начала спадать, а ещё через неделю его выписали.

Он понимал, что отыскать ту сиделку будет невозможно, в больнице многочисленный персонал, работают волонтёры. Может, она вообще из другого города. В ней в принципе было много непонятного. Каким образом, например, больница ухитрилась выделить для кого-то одного персональную сиделку, когда отделение переполнено? Да, конечно, без внимания люди не оставались, но чтобы с кем-то сидели вот так, постоянно…

И ещё, почему незнакомка была без маски? Весь персонал больницы был снабжён защитными средствами. За все дни, проведённые в больнице, молодой человек не видел женских рук без перчаток, да и самих лиц женских тоже не видел – только глаза, угадываемые за очками. Высокая температура смазывала странное, нереальное ощущение от присутствия незнакомой сиделки. И если вдуматься, то… на ней была форма медсестры времён Первой мировой войны. Забавно, но это показалось ему более нереальным, чем присутствие в больнице медсестры без маски.

В конце концов он пришёл к выводу, что это был горячечный, но такой утешительный бред.

6.

Крепыш с коротко стриженными светлыми волосами работал водителем на «скорой». Человеком он был конкретным и стихи тоже предпочитал конкретные, чтобы сразу понятно было – про что написано и с какой целью. Поэтому, кстати, он считал, что «Я помню чудное мгновенье» – настоящий шедевр, ведь Анна Петровна Керн после этих стихов моментально влюбилась в Пушкина и они вдвоём наверняка отлично провели время. Таким образом цель поэта была достигнута с минимальными потерями.

Когда началась пандемия, он сам вызвался на ночные дежурства, и тёмный город бешено распахивал перед мчащейся машиной свои тёмные пустые