своей не быть подслушанным и не привлечь ее мщения.

— Завтра, может быть, моя Дюнифледа в состоянии будет обнаружить это таинство.

— Эдвард переоделся не без причины, — говорил Гродерн, — почему нам должно во всех своих поступках и разговорах наблюдать величайшую предосторожность. Под правлением злого властелина ни к чему не послужит искренность и простодушие бедного поселянина, которого добродетели делают разительную противоположность с пороками знатных, и потому принимаются от них за поругание.

Когда злобная супруга герцога Альберта стремится к погублению кого-нибудь из нас, то бегство или хитрости, противопоставленные ее хитростям, есть едиными средствами, чтоб не учинишься жертвою ее мщения. Я уже с давнего времени предметом ненависти ее.

— Какая же тому причина, друг мой, и каким способом учинил ты это ужасное открытие?

— Неограниченное ее распутство побудило ее клясться в моей погибели, и добродетелями одной из ее же пола обязан я частию сим открытием; но мы теряем напрасно время в сих поверенностях. Завтра ты узнаешь мою историю. Старайся успокоить сном движения своего духа; после уведомлю тебя о своем намерении.

— Ах! Гродерн, я не могу заснуть; усталость моя прошла, но страх, удивление и любопытство меня терзают; сколь несносно мое положение!

Дети давно уже уснули на соломе, по полу настланной. Гродерн чувствовал также нужду в успокоении, что и послужило предлогом отказа в удовлетворении любопытства Жакмара, который наконец оставил его покоиться, не могши сам последовать примеру его, и, будучи погруженным в мрачные размышления, ожидал в молчании рассвета. Коль скоро рассвело, Гродерн встал и говорил Жакмару следующее:

— Друг мой, мы здесь подвергаем опасности свою свободу и жизнь; я знаю одно надежнейшее место для нашего сокрытия. Игуменья недалеко отстоящего отсюда монастыря издавна есть моим другом и благодетельницею. Я жил долго в доме ее отца и разделял с нею детские игры, и с тех пор время не изгладило из ее памяти нашего старого дружества. В сей-то монастырь, любезный Жакмар, должно нам идти сего утра искать убежища. Она нас примет в свое покровительство, доколе не получим подробнейших известий о всем происшедшем или не придумаем лучшего на будущее время плана, но прежде, нежели поведу я вас туда, обещайся никогда не спрашивать меня и не стараться изведывать, каким способом буду я получать сии известия, ибо чрез то лишимся мы последней надежды. Будь спокоен, и все исполнится по нашему желанию. Разбудим Дюнифледу и, немного позавтракавши, пойдем все в монастырь.

К счастию, дождь шел во всю ночь, снег растаял и беглецы наши не могли опасаться погони по их следам. Укрепившись несколько сыром и ячменными лепешками, удалились они из хижины. Гродерн приказывал хранить молчание во время прохода чрез лес, опасаясь, чтоб какой ни есть сокрытый в нем шпион их не подслушал и не изменил бы им.

— Я уверен, — говорил он, — что посланные от Брюншильды прибудут сюда непременно сего утра, чтоб захватить нас.

— Но когда мы пройдем этот лес, — говорил ему Жакмар с нетерпеливостию, — тогда что воспрепятствует тебе изъяснишь нам о причине ее гнева? и для чего не выслушать повести Дюнифледы?

Дюнифледа уверяла, что она так утомилась и озябла, что не может дорогою удовлетворить их желанию, и просила, чтоб отложить это до прибытия в монастырь.

— Твоя правда, — сказал Гродерн, — там найдем мы хороший огонь и можем способнее и безопаснее разговаривать.

Они шли в молчании; но по выходе из леса утренний холод учинился столь ощутительным, что слабая Дюнифледа и ее юные дети почти не могли переносить его.

— Ободрись, милая моя, — вскричал Жакмар, — монастырь уже очень близко.

— Увы! — отвечала она, дрожа. — Я не могу дойти до него; силы мои совсем истощились. Вчерашние страхи и теперешнее путешествие непременно прекратят горестную жизнь мою.

Несчастная Дюнифледа жаловалась не без причины: она приближалась ко времени разрешения от своей беременности; ужасы, пренесенные ею накануне того дня, ускорили сроком оной, и она начинала уже ощущать болезни деторождения. Однако же продолжала чрез силу влещися, и около шести часов утра приметили они башни монастыря.

— Теперь нечего опасаться, — говорил Гродерн. — Ободрись, Дюнифледа, я вижу свет в аббатстве, и вероломная Брюншильда не может уже воспрепятствовать нам туда достигнуть.

— Изменник, — вскричал вдруг незнакомый голос, — ты почитаешь себя в безопасности; но благодаря сей счастливой встрече, теперь ты в моей власти.

В то ж мгновение Гродерн получил удар кинжалом и, оборотившись, увидел при свете потаенного фонаря Конрада, одного из наперсников Брюншильды; Жакмар, привлеченный воплем Гродерна, бросился на убийцу с свирепостию тигра, вырвал у него кинжал и пронзил им сердце его. Конрад упал и испустил дух, изрыгая тьмы укоризн и проклятия. Дюнифледа, испустивши пронзительный крик, поверглась в обморок. Увидев текущую кровь Гродерна, помыслила, что убийца был не один, и страх впасть в руки их лишил ее чувств.

— Что нам делать? — вскричал Гродерн, несмотря на свою рану, которая, по счастию, была легка. — Ежели мы не унесем сего трупа, то он может открыть наше убежище. Эдгар и Жакмар, пособите мне донести его до монастыря.

— А моя Дюнифледа? — отвечал Жакмар. — Неужели оставить ее в сем положении?

Гродерн испугался, увидев ее лежащую без чувств.

— Должно стараться, — вскричал он, — донести ее до монастыря; мой сын останется здесь для погребения трупа. Беги, Эдгар, беги и выпроси в монастыре нужные к тому орудия; поспешай как можно, мы не можем стащить сего несчастного, чтоб следы крови его нам не изменили.

Эдгар пошел, и двое оставшихся достигли медленно монастыря, неся ослабевшую Дюнифледу, которую хороший огонь и нужные пособия вскоре возвратили к жизни, но болезни деторождения усугубились, и она родила мертвого младенца.

Игуменья, монахини и супруга Гродерна услуживали ей с величайшим старанием, но с малою надеждою спасти ее жизнь.

Эдгар, зарывши труп Конрада, вскоре возвратился. Он никого не приметил и казался быть уверенным, что тело пребудет сокрытым.

Жакмар, будучи занят страданием и опасностию своей несчастной супруги, не думал возобновлять вопросов своих. Дюнифледа чрез многие дни не могла произнести ни одного слова. Наконец, желая удовлетворить просьбе своего мужа, стала говорить чрез силу; ее хотели от того удержать, доколе не придет в лучшее состояние; но она отвечала, что сия отсрочка не спасет ее жизни, что она чувствует уже приближение смерти и прежде, нежели испустит дух, потщится исполнить эту