Интернационала», в которой содержится марксистский ответ на многие возникающие в связи с этим за рубежом вопросы.

И Лукач, и Корш уже в первые годы своей деятельности пришли к марксизму, к коммунистической партии. Лукач был заместителем наркома просвещения Венгерской советской республики 1919 года, затем политэмигрантом в Москве. Несмотря на свои политические заблуждения, выразившиеся в поддержке И. Надя осенью 1956 года, он остался верен идеям коммунизма и был впоследствии восстановлен в партии, а сама ВСРП оценила его творчество, при спорности его по многим вопросам, как «выдающееся достижение в развитии марксизма». Корш тоже был членом компартии (Германии), а в 1923 году представлял ее в качестве министра юстиции в революционном правительстве Тюрингии, затем, как и Лукач, работал в Коминтерне и жил в эмиграции в СССР, но в конце 20-х годов порвал с коммунистическим движением. В отличие от Лукача, который сам дезавуировал ранние свои работы, явно переоцениваемые Сохором, Корш сохранил приверженность левацким, анархо-синдикалистским взглядам и поэтому отвергал ленинский план построения социализма через нэп (который принял Лукач) как «отступление от революции».

В программной и популярной ныне на Западе работе раннего Лукача «История и классовое сознание» революционный марксизм преподносится и пропагандируется не в ленинском, творчески-реалистическом, а в гегельянском, волюнтаристском, идеалистическом духе (что впоследствии признавал и сам Лукач). Ранние Лукач и Корш дезориентировали своих сторонников и провозглашением возможности преодолеть экономику, философию да и вообще традиционную культуру («отрезвление» принесли лишь катастрофические последствия «больших скачков»).

Но верно и то, что Лукач и Корш в числе первых после Октября раскрыли значение марксизма как философии и диалектики как его революционной души. Причем даже их ультрареволюционные «перегибы» были, в общем-то, естественной реакцией на узколобый практицизм и эволюционизм реформистов II Интернационала.

В. Страда исследует послеоктябрьское развитие культуры в советском обществе. Сугубо негативная оценка, которую он дает этому развитию, выводится из «гегемонии» большевистской партии. Автор как бы «забывает», что многие приводимые им критические выступления по поводу культурной политики большевиков публиковались в условиях этой гегемонии, что партия не боялась конструктивной, незлонамеренной критики. А главное – говоря о культурной революции в СССР, Страда вообще умалчивает о таких исторических ее достижениях, как ликвидация неграмотности, просвещение широчайших масс, расцвет ранее отсталых наций и народностей, формирование социалистической интеллигенции. В результате само понятие культурной революции принимает у него уничижительный характер и, обрамленное кавычками, перестает отличаться от понятия китайской, маоистской.

В угоду своей предвзятой концепции о враждебности социалистической революции и культуры Страда нарочито упрощает послереволюционную историю Страны Советов. Он, например, безосновательно приписывает Троцкому определяющую роль в культурной политике РКП(б), а на В.И. Ленина возлагает ответственность за ошибки и искажения последующих лет. Против подобных передержек резко протестовал даже такой западный историк, как Э. Карр.

Фальшивые тезисы В. Страды во многом опровергаются материалом статьи английского либерально-буржуазного публициста Дж. Уиллетта, во время войны сотрудника Интеллидженс сервис, затем либеральной газеты «Манчестер Гардиан» и литературного приложения к газете «Таймс» (впоследствии он стал его редактором), специалиста по истории авангардистского искусства XX века. Уиллетт убедительно показывает, какой мощный импульс дали Октябрь и последовавшие революции в Германии и Венгрии творческому развитию искусства и архитектуры. С увлечением живописуя волну конструктивизма, он, однако, умалчивает о его внутренних слабостях – своеобразной элитарности, антиэстетизме, доведенной до самоотрицания функциональности, наконец, о нетерпимости его теоретиков, – предопределивших его спад. Провозглашая модернизм «сердцем» революционного искусства, Уиллетт впадает в явное преувеличение. Он, как и Страда, неосновательно отказывает в революционности советской литературе и искусству 30-х и последующих годов.

Издательство «Прогресс» в целях информации направляет читателям перевод первой части третьего тома итальянского издания «История марксизма» (выпуск второй).

Е. Амбарцумов

Франко Рицци. КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ И КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС

Учредительный съезд Коммунистического Интернационала (1919) открылся в обстановке победоносной пролетарской революции. У всех выступавших на нем делегатов, даже у тех, которые были настроены скептически в отношении Коминтерна, была надежда на то, что примеру России вскоре последуют другие страны индустриального Запада. Два элемента способствовали определению характера программной платформы при образовании Интернационала: авторитет большевистской партии, которая сыграла первостепенную роль в принятии основных решений, и уверенность в неизбежной победе революции в Европе, доминировавшая главным образом при анализе всех проблем, относящихся к периоду после захвата власти. Оба эти элемента весьма важны для понимания будущих отношений между Интернационалом и большевистской партией. Их же в свою очередь следует иметь в виду при анализе международного капитализма, который время от времени будет проводиться Коминтерном, и в связи с проблемами, которые встанут перед Россией при создании социалистического общества.

Дискуссия по аграрному вопросу в Интернационале должна рассматриваться именно в этом контексте. Она стала средоточием старых и новых табу, отражавших неспособность тогдашнего поколения революционеров понять особенности этой «проклятой проблемы», то есть крестьянского вопроса. И это несмотря на то, что 1917 год показал: царизм был свергнут благодаря решающему вкладу крестьянских масс.

1. Большевики в поисках аграрной программы

Платформа I конгресса Коминтерна утверждала, что в деревне победоносная революция будет направлена на: 1) экспроприацию и полную социализацию крупной собственности; 2) постепенную экспроприацию (в зависимости от «экономического значения») средних хозяйств и поддержку мелких; 3) идеологическую борьбу и пропаганду среди мелкого крестьянства в пользу коллективизации. Кроме того, эта платформа выражала настоятельное требование принципа «нейтрализации»