(«Русский утопический роман»), превышает 4 тысячи! А ведь мы еще так мало знаем об утопиях Востока!

В России уже в середине XVIII века появляются оригинальные утопические произведения, в центре которых изображение идеальной, гармоничной страны, своеобразного «социального эталона» эпохи (П. Ю. Львов, В. А. Лёвшин и др.). Наиболее интересным утопистом XVIII века был князь М. М. Щербатов («Путешествие в царство Офирское»). «Идеальное общество» первых русских утопистов причудливым образом сочетало в себе черты прогрессивного экономического уклада и монархического деспотизма (впрочем, даже в коммунистическом обществе Кампанеллы сохраняются самые варварские обычаи).

Скованность социальной мысли ощущается и в интереснейшей утопии следующего, XIX века — незаконченном романе В. Л. Одоевского «4348 год». У Одоевского впервые в русской литературе мы встречаем — в пределах творчества одного и того же писателя — философскую и научно-социальную фантастику. В сумрачно-романтическом цикле «Русские ночи» Одоевский в серии фантастических новелл с большой страстностью изобразил трагедию возвышенного человеческого душевного поиска, обреченного на поражение в чуждом ему современном «практическом» мире. Разлад с действительностью устремил мысль Одоевского к поиску гармонии не в существующем мире, а в мире будущего. По-видимому, его «4348 год» должен был развернуться в роман о человеке и достойном его мире, но написана была только та часть, в которой изображалась научно-техническая действительность России 4348 года. По замыслу Одоевского, Россия будущего стала мировым центром наук, культуры и просвещения; ее ученые научились повелевать климатом, покорили воздух своими летательными аппаратами, создали синтетическую пищу, изобрели синтетические искусства и т. д. Но при всем этом Россия 4348 года все еще управляется монархом и родовитой аристократией, а сословные различия в ней нисколько не уменьшились. Конечно, и Одоевский не создал русскую фантастику; его заслуга в ином: он ввел в нее глубокую философскую мысль и тем самым поднял на иной, высший уровень.

Уже следующая наша утопия — знаменитый Четвертый сон Веры Павловны в романе Чернышевского «Что делать?» — является, по существу, страстным отрицанием социальной ограниченности «философско-романтической утопии» Одоевского. Между ними нет прямых связей; это идет идейный спор поколений, спор эпох и мировоззрений. Он идет и в главном русле нашей литературы и на ее периферии — в утопическом жанре. Так закладывается традиция; в будущем, когда от этого периферического узелка отпочкуется поток советской фантастики, одним из ее ведущих мотивов станет социальный мотив, стремление показывать научное открытие в неразрывной связи с социальной действительностью.

Конец XIX — начало XX века ознаменовались бурным развитием капитализма в России; оно происходило на фоне быстрого роста научного потенциала работы Менделеева, Умова, Лебедева, Столетова, Доливо-Добровольского, Попова, Циолковского выдвинули русскую науку на одно из первых мест в мире. Параллельно с этим в русской литературе возникает уже вполне оформившийся жанр научно-технической утопии — на первых порах подражательной, а затем все более оригинальной.

В 1895 году инженер и изобретатель В. Н. Чиколев опубликовал большой роман «Электрический рассказ» («Не быль, но и не выдумка»), в котором развернул широкую картину внедрения электричества в быт, технику, науку будущего. Герой романа совершал экскурсию по «Институту экспериментального электричества», где узнавал об электрифицированных фермах, об электровозах и других достижениях будущего.

Другой инженер, А. Родных, в романе «Самокатная дорога» (1902 год) выдвинул интересную идею железной дороги, где вместо обычной тяги используется тяготение Земли.

В романе профессора Бахметьева «Завещание миллиардера» (1904 год) предвосхищена идея современных международных научных институтов; герои Бахметьева, сотрудники объединенного научного института, созданного на средства, завещанные богачом-меценатом, в ходе дискуссий и непосредственного общения значительно плодотворнее развивали науку, чем это достигалось прежним методом разобщенных усилий одиночек.

Инженер Н. С. Комаров в повести «Холодный город» (1918 год) развернул оригинальную инженерную утопию на фоне очень широкого замысла: вследствие утепления Солнца, таяния льдов и увеличения прозрачности атмосферы температура на Земле повышается; в этих условиях путь к спасению указывает холодильная техника будущего, позволившая создать город-холодильник Колдтаун, рассчитанный на миллионы жителей. В повести Комарова мечты инженера сплавлены с элементами социальной утопии — приводится набросок истории Земли за два будущих века; основным рычагом истории является наука; народы, не развивающие науку, отстают в развитии, вытесняются на периферию событий. В повести намечены, хотя и робко, контуры классовой борьбы и технократические тенденции будущего («всемирный мозговой трест изобретателей»); показаны перспективы развития воздушного и электромагнитного транспорта, создание гигантских ГЭС.

Значительное место в русской фантастике того времени занимали произведения, созданные под влиянием цикла «необыкновенных путешествий» Ж. Верна — романы и повести о путешествиях к полюсу, о приключениях в воздухе и т. п., сочетавшие романтику поиска и приключений с оригинальными инженерно-фантастическими идеями («В стране полуночи» М. Волохова-Первухина; «Цари воздуха» В. Семенова; «Неведомый мир» и «На Южный полюс» В. Уминского). Литературные достоинства этих книг весьма сомнительны (даже в те времена фантасту нельзя было писать: «качая своей бесхитростной головой», как писал Н. С. Комаров о своем герое), и причины этого (по крайней мере одна из причин) понятны. Авторы были слишком воодушевлены научно-техническими перспективами, раскрывавшимися на их глазах и скрытыми от глаз непосвященных; они видели свою творческую задачу в приобщении широкого круга читателей к блистательным перспективам науки. Это была скорее просветительная, чем художественная литература; больше очерк, чем роман; художественный образ уступал место формулам и научно-популярным лекциям.

Русская фантастика прошлого отнюдь не была ни малочисленной (около 25 книг за 20 предреволюционных лет), ни Эпигонской — научно-технические идеи, высказанные ее авторами, были передовыми идеями своего времени. Ее очевидные недостатки — схематизм, уклон в популяризаторство, очерковость были общими недостатками фантастических утопий того времени.

Не менее оживленным был этот период и