внимательно, порой с заметным испугом, оглядывается по сторонам. Кажутся ей избы в дымном полумраке какими-то чужими, незнакомыми. Будто и впрямь оказалась в неведомой Туртапке. Хорошо, что знакомые по дороге попадаются. Это успокаивает…

- Здравствуйте, Акулина Петровна! - говорит Фатей. Он всегда называет бабушку, “вышедшую из годков”, по имени-отчеству.

- Здра-асьте, ми-иленькие! - напевно отвечает Акулина. - Ножки решили подразмять?

Какой там подразмять! За день на огороде Фатей и Аннушка так уходились, что впору пластом ложись. Однако им не хочется разубеждать старушку. Аннушка интересуется здоровьем Акулины.

- Какое в мои годы здоровье! - говорит бабушка. - Хожу еще. Родным не в тягость, и на том Господу спасибо!

Старушка, похоже, намолчалась за день, и теперь ей хочется поговорить. Фатей и Аннушка терпеливо слушают. Поддерживая разговор, задают вопросы, которые можно было бы и не задавать. Облегчив душу, Акулина смолкает.

- Заболтала я вас! - говорит она. Глаза моргают плачуще, виновато.

- Ну что вы! Что вы! - дружно успокаивают Агафоновы и тем же неторопким, прогулочным шагом следуют дальше. И никто не догадывается, что сегодня на их долю выпала особая “миссия”…

Неделю тому назад староста Василиса, опасаясь пожара, решила организовать в Берёзовке ночное дежурство. Начала она со своих, деревенских, а потом решила обратиться к Агафоновым, которые, наезжая в деревню давно, из года в год, уже успели превратиться в коренных жителей.

- Может, подежурите? - вежливо предложила Василиса. Фатей улыбнулся: - А как насчёт колотушки?

- Ишь чего вспомнили! - удивилась Василиса. - Ходили когда-то с колотушками. Да и рында была. Пожарку свою имели. Каждый знал, с чем на пожар бежать. Кто с вёдрами, а кто с багром… А теперь в город придётся звонить. Пока доедут, полдеревни сгорит!

Взамен колхозной рынды, которая не только на пожар звала, но и отбивала рабочий полдень, Василиса повесила напротив своей избы, на старой ветле, прохудившийся таз - может, хоть на него не польстятся местные ханурики, - а тележный шкворень спрятала под лавкой, возле крыльца: бейте, если что!

Гасли окна. Среди ночного безлюдья два пожилых человека, гуляющие из конца в конец деревни, выглядели довольно странно.

- Нужно где-нибудь посидеть! - сказала Аннушка.

Послышалась музыка - словно полузабытая молотилка дробно застучала на хлебном току. В густеющем сумраке обозначилась парочка с магнитолой. Заметив Фатея с Аннушкой, молодые неуверенно поздоровались. В их голосах звучало удивление.

Фатей, улыбнувшись, легонько подтолкнул Аннушку плечом: знай, мол, наших! И Аннушка, вспомнив, как они, забыв о времени, когда-то бродили до утра, понимающе сжала руку Фатея.

Приглядевшись, Фатей обнаружил врытую скамеечку возле нежилой избы.

- Здесь? - на всякий случай спросил Фатей. Он знал, что Аннушка согласится. - Да, - ответила она. - Спокойное место.

Они присели под мутно отливающими незрячими окнами чужого дома, и сразу же Аннушка потянулась к своей дамской сумочке.

- Наденешь? - Она протянула мужу марлевую повязку.

“Только намордника не хватало!” - подумал Фатей. Однако повязку взял, даже прикрыл ею нос, проверяя, как дышится.

Аннушка нацепила повязку и стала похожа на врача. Она взглянула на безучастного к её заботе Фатея и сказала - словно поддразнила: - Получше стало…

Фатей хмыкнул и положил повязку на колено. Аннушке показалось, что муж по-детски капризничает. Пожалуй, и сам Фатей не догадывался, что скрывается за его упрямством. А ведь он противился не Аннушке - это было бы слишком просто и обыденно. На самом же деле Фатей не желал покоряться природной стихии, делающей людей слабыми и неестественными. И, сопротивляясь, он невольно чувствовал то, что хотелось чувствовать: ему казалось, что с повязкой было душно, а горечь как была в горле, так и оставалась - легче не становилось…

Они сидели рядом, стараясь не касаться плечами: накопившаяся за день жара медленно исходила из их тел. И словно от хорошо натопленной русской печки, веяло от избяного сруба. Фатею показалось, что сквозь кислый, ставший привычным дым начал пробиваться сладковатый запах цветущей сирени.

- Чуешь: сиренью пахнет? - шёпотом спросил он. Аннушка пожала плечами. “Без повязки почуяла бы!” - подумал Фатей.

Какие-то существа стали бесшумно вылетать из застрехи избы. Они стремительно появлялись и, покружив, прятались в своём прежнем укрытии. Их полёт был каким-то замысловатым, ломким - так не могли летать обычные птицы. Несколько раз они так близко пронеслись от Фатея, что он ощутил на своём лице чёткий росчерк дуновения.

- Летучие мыши! - спокойно сказала Аннушка. - Играют. Фатею вспомнилось другое название.

- Нетопыри! - сказал он. Ну, конечно, в такую ночь должны летать только нетопыри.

Серая обложная пелена над спящей Берёзовкой чуть посветлела.

Фатею хотелось, чтобы, как в прежние годы, вовремя появились и ласково обогрели отдохнувшую за ночь землю рассветные лучи, и на высоких укосных травах живо заиграли радужные росы. Но не прорывались лучи сквозь небесную завесь, травы были вялыми, понурыми, без влажных искорок, и обычное летнее утро казалось бесконечно затянувшимся, украденным. И вдруг в глубокой обморочной тишине робко, словно весенний росток, проклюнулся голос зорянки. Птичка радостно журчала, смелея с каждой трелью, и, вторя ей, на разные лады загомонили другие птахи.

- Слышишь? - заволновался Фатей. - Слышишь?

- Слышу! - тихо отозвалась Аннушка.

Она сняла с лица марлевую повязку и снова стала обыкновенной, близкой. С таким жадным вниманием Фатей, наверное, не вслушивался в жемчужный перещёлк майских соловьев.

- Пахнет, - неожиданно сказала Аннушка.

- Чем пахнет? - не понял Фатей.

- Сиренью! - сказала Аннушка. - Махровой сиренью. Помнишь, как мы искали в ней “счастье”? - Аннушка улыбнулась. Помолчав, взглянула на светящийся экран мобильника и, сдержанно зевнув, предложила: - Может, домой?

- Подожди немного! - Фатей умоляюще, как в пору юности, глянул на жену. Та кивнула.

Они, не сговариваясь, поднялись одновременно. Фатей почувствовал, как у него затекли, одеревенели от долгого сидения ноги. Покачиваясь из стороны в сторону, он с наигранной бодростью замахал руками. Сколько ни маши, а на восьмом десятке далеко не улетишь! И Аннушка тоже, словно квочка после насеста, неуверенно топталась на месте. - Сделаем кружок? - предложил Фатей. Аннушка согласилась.

Разминая ноги, они ещё раз прошли деревню из конца в конец. Рассеянным дымком тянуло от Ближнего леса, но дома, слава богу, не горели.

Наконец, с чувством исполненного долга, Агафоновы вернулись в свою