Владимир Смолович Человек, который стал богом

Часть 1

— Я специалист по черной магии.

«На тебе!..» — стукнуло в голове у Михаила Александровича.

— И… и вас по этой специальности пригласили к нам? — заикнувшись, спросил он.

— Да, по этой пригласили, — подтвердил профессор и пояснил: — Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века. Так вот требуется, чтобы я их разобрал. Я единственный в мире специалист.

М.Булгаков, "Мастер и Маргарита"

Одной из первых книг, прочитанных мною в детстве, стал сборник мифов и легенд древней Греции.

Сейчас я могу сознаться в том, в чем бы ни за что не сознался бы в детстве — ничего не понял. Но стремился понять, это стало навязчивой идеей — разобраться в персонажах тех легенд, их связях и в их стремлениях.

Первое, что я усвоил — боги похожи на людей. В книге было множество иллюстраций — фотографии скульптур Зевса, Посейдона, Аида. Такими я их и представлял — похожими на людей, но более рослыми и могучими. И, главное, бессмертными.

Богам приписывался дар прорицания, и это заводило меня в тупик. Если они могли предвидеть будущее, то должны были знать, что появятся машины, электричество и телевидение. А предвидя телевидение, должны были немедленно пожелать телевизоры себе. Но этого не случилось. Я сделал вывод, что всемогущество богов — обман, иллюзия. Кран поднимает тяжелый груз на высоту в десятки метров, но на этом его всемогущество, как крана, заканчивается. Для копания ямы полагалась обращаться к другому машинному богу — экскаватору, тот был силен в рытье ям, и только в этом состояло могущество экскаватора.

Такая картина мира меня вполне устраивала, вместе с ней я вырос — оставаясь убежденным, что основное преимущество богов перед людьми — это бессмертие. Если впереди неограниченное количество времени, то можно решить любую проблему, и тем самым приблизиться к всемогуществу. Если надо подождать пару тысяч лет — не беда. Что такое пара тысяч лет для бессмертного бога?

По мере взросления проблемы бессмертия и всемогущества богов у меня перемещались на второй, затем на третий план и в конце концов затерялись в калейдоскопе детских воспоминаний.

А вот всплыли вновь.

Философы утверждают, что общество развивается по спирали. Моя спираль совершила полный круг и вернулась на старую позицию, но уже в ином качестве — как и предсказывал великий Гегель.

Сегодня — последний день перед тем, как я стану богом.

Часть 2

Монах не сводил глаз с крючковатой палки, которая была в руках у крестьянина, опасаясь того, что он ещё раз пустит её в ход. Но старался говорить спокойно. Это было его основное оружие.

— Я не спрашиваю тебя о том, что говорят другие. Я прошу объяснить — почему ты считаешь её ведьмой?

Монах делает сильное ударение на слове «ты», выделяя его так, что на это уже невозможно не обратить внимание. При этом он старается оставаться спокойным — это признак силы. Крестьянин оглядывается на товарищей и, не находя поддержки, бурчит под нос:

— Её красота — от дьявола.

— Красота Аз-Захры тоже от дьявола?

Крестьянин открывает рот и замирает в испуге. Не услышал бы кто из воинов халифа такие слова! Сомневаться в небесной красоте Аз-Захры, матери Халифа — это не желать себе добра, а может быть, и жизни. Монах внутренне торжествует, хотя и понимает, что балансирует на острие ножа. И потому добавляет:

— Великий халиф Аль-Хаким — да продлится его власть над нами — учит нас понимать красоту и уважать ее. Посмотрите — в какую оправу он поместил жемчужину своей короны!

Монах указывает в сторону дворцового комплекса Медина Ас-Сара, который начал ещё строить халиф Абд-ар-Рахман, отец нынешнего халифа для Аз-Захры. До дворцов недалеко — быстрым шагом за час можно дойти.

— Ты грамотный, тебе виднее, — идёт на попятную крестьянин с неприятным лицом. — Но посмотри — у неё ни креста на шее, ни платка на голове. Кто же она? Кто муж её?

Монах бросает быстрый взгляд на прижавшуюся к скале девушку. Ей лет двадцать, а — может быть — и все двадцать пять. В таком возрасте нельзя не быть замужней. Вдова?

— Если хочешь спросить — спроси, а не кидай камнями.

— Не камнем я в неё кидался, а навозом, — крестьянин отступает ещё на шаг.

— Твоя рука не дрогнула лишь потому, что ты не спросил имени её отца, — в глубине души монах торжествует. Про отца он, разумеется, придумал для большей убедительности — но эта женщина явно не из бедной семьи. Но глупый крестьянин не рискнёт переспросить — кто же её отец.

- И ещё вспомнил бы, что для бога нашего нет ни эллина, ни иудея. Или ты не согласен с тем, что в нашем халифате все верующие в бога равны между собой?

Очень сильный, хотя и опасный ход. Сомневаться вслух в равенстве религий — нарушать волю Халифа.

Крестьянин сплюнул — монах успел заметить, что у того во рту не хватает многих зубов — и грязно выругался. Со злостью отбросил крючковатую палку и кивнул головой товарищам — вся троица направилась в сторону деревни.

Девушка отходит от скалы и начинает собирать в корзину рассыпанные продукты: сыр, завёрнутый в тряпку, лепёшки, возвращает в кувшин высыпавшиеся маслины. Бутыль с вином, завёрнутая в кусок ткани удержалась и не выпала из корзинки, когда та упала на землю. Проверяет, что всё на месте и возвращается на тропинку.

— Ты красиво говорил.

Она не благодарит его и не удивляется тому, что он заступился за незнакомую женщину.

— Куда ты идёшь? Там горы и нет деревень.

— Мне не нужно ни в какую деревню. Я живу в лесу.

— Одна?

Женщина внимательно смотрит на него. Её губы чуть улыбаются. Ответ понятен.

Монах внимательно рассматривает её. Густые чёрные волосы спускаются на плечи. Почему на ней ни головного убора, ни платка — как полагается женщинам? Чёрные глаза, прямой нос и густые брови делают лицо выразительным и запоминающимся. Ни шрамов, ни морщин, ни ссадин, ни следов ожогов — она живёт в хороших условиях. Одета в простое, но исправное тёмно-зелёное платье со шнуровкой впереди, плюс чёрная короткая накидка на плечах, завязанная впереди на узел-бабочку. На ногах — скромные кожаные туфли со шнуровкой и обвязкой. В таких легко ходить по лесу и даже лазить по горам — благодаря твёрдой подошве.

— Хочешь меня проводить?

Монах поспешно соглашается, поражаясь — как это не пришло ему самому в голову? Он делает множество ненужных и нелепых движений, поражаясь внезапно открывшейся у него неловкости. Он семенит за легко идущей по тропинке